Роми создавал свой собственный язык, свет, звук, ритм. Он говорил, что у него было предчувствие, что в текстах людей с психическими расстройствами присутствуют определенные узоры, и раскрытие свойств этих узоров способно дать новое представление о пространстве. Это не ритм текста, не пульс, это узоры со склейками-разрывами, которые можно разглядеть лишь при глубинном подходе. Бред должен быть качественно отличен от имитации бреда. Бред лежит на больной поверхности, а имитация лежит на здоровой, искусственно помятой. Бред должен растечься по сознанию узором, лишь тогда он начнет действовать и преобразовывать сознание, а сингулярные вспышки бреда ничего не несут. Бред становится бредом тогда, когда становится узором. Образование этого узора идет по общим природным принципам – как сложного естественного организма. Склейки-разрывы делаются природой, и это качественно те же склейки-разрывы, что и в других комнатах бытия, следы фундаментальных принципов.

Вот и сейчас ей нужен был ключ, чтобы раскодировать это пространство и его язык. И его не было, и узора ещё не было, они сами его создадут. По всей видимости. Возможно за этим они все и собраны здесь. Марта неосознанно наклонила голову к левому плечу, словно прислушивалась к чему-то, к какой-то точке в себе, потом выпрямила шею обратно и сложив ладони перекрестив пальцы, соединила указательный и большой уткнувшись в них, и так и замерла отстранённо, словно выключилась из этого мира уйдя в свой, другой.

Половцев смотрел в окно своей комнаты. В окне висела омела. В Арктике летом солнце почти не садится, долго вися над горизонтом. Даря вечный заход или вечный закат. Туман бежал по склонам, струился словно дым из под копыт табунов невидимых лошадей. Где-то вдалеке мерещился море-океан. Чёрная полоска вымытого волнами берега, в белой пене тёмно-синих волн, отделяла вкрапления белого снега, переходящего в сплошной белый длящийся до самых вершин гор.

Итак, они в Арктике. Как бы неправдоподобно это ни было. Последнее что помнил он, перед развалом всего, это то, как пытался договориться о консервировании самых старинных книг и библиотек. Утрата истории, вот чего он боялся всего больше. И когда на его глазах, каменные стены корпусов Оксфорда начали уходить под землю, а его завертело и отбросило куда-то в сторону, а потом он очнулся уже здесь. Он не знал что стало с тем миром, в котором жил он, его друзья, коллеги и знакомые, потерял он всё, как и всё человечество. Или не потерял. Исчезновение всего прежнего мира казалось чем-то невообразимым. Видимо, чтобы принять это и поверить, даже того ужаса, что он успел увидеть, оказалось мало.

И всё же и всё же – деньги отличные слуги и отвратные господа. Всё происходящее сводится в конечном итоге только к этому. Половцев никогда не демонизировал капитал, он любил деньги, но они были просто одним из ресурсов, с которыми можно было быстрее решить какие-то вопросы, без денег невозможно было открывать, исследовать, творить, создавать. Материальный мир, в котором мы все живём, даже при всей своей виртуальности не мог перестать быть материальным.

Кстати о материальном, надо пойди обследовать их новое жилище, проверить наличие еды и воды, осмотреть саму базу и окрестности. Окрестности ушёл исследовать, судя по всему, – Сазанов, Половцев видел его уходящую в белую даль фигуру.

Место где они оказались напоминало ему чем-то «Северный клевер», всё же больше его, чем «Джанг Бого», аэродинамический силуэт станции помогает отчасти избежать повреждений холодным ветром, только лучей было шесть, по числу постояльцев. Они очнулись в центральной комнате, из которой лучи коридоры вели к комнатам-каютам, а нижние этажи уходили тоннелями куда-то судя по всему в глубокие затерянные чёрт знает где полярные льды.