В тот день, когда Дэвиду пришла идея кардинально поменять вектор и способ защиты поселения Фортуны от предстоящего вторжения армии правительства земли, Моника проснулась с тяжелевшими чувствами безразличия, испытывая пиковую за все это время нагрузку и подавленность от чувства безысходности в сложившейся ситуации. Её депрессия на этот раз никак не хотела преобразовываться в кипучую деятельность, а отражалась апатией и ни с чем не сравнимым и никогда не испытываемым ранее унынием. Нет, она не страшилась смерти, а скорее в такой ситуации она её ждала и звала – Моника не могла смириться с осознанием своего бессилия и с тем фактом, что всё это вот так вот бездарно должно закончиться. Не может быть такого, чтобы страдания, причем хотя бы даже и заслуженные и посланные Небесами в искупление прошлых грехов, но такие тяжкие и невыносимые, закончились поражением добра и справедливости и торжеством зла и безумия. Моника искренне верила в благородство своей миссии и её необходимости и в какой-то степени, спасительности для человечества. И вот, из глубины души она восклицает, как бы надеясь быть услышанной Небесами слова, которые она слышала от своей прабабушки, когда была совсем маленькой, и которые запечатлелись у неё в памяти, хотя она не помнила, и не знала, кто и когда их произнес, так как упоминание о художественной и какой-то отличной от практическо-пракладной литературе были давно высечены из памяти и жизни людей: