– Ну, может. Это мне по барабану. А вот теперь там дежурят время от времени, ну, типа наряд по кухне – всякие офицерчики. Мы скромно придём… спросим.

Нюта серьёзно подхватила

– За спрос не бьют в нос. Так моя мама сказала… а я думала, акация только жёлтая.

– Правильно мама сказала. – Лилька не глядела на Киру. – Прикинь, туда свозили классные книжки… со всей страны… тому военному советнику они потребовались. Ну, вот, они там все стоят.

Кира со всей силой развитого чтением воображения представила – тяжелоногие полки, как стадо слоних, и пыльные, пахнущие дорогами и городами, толстые книги с картинками в серой завесе защитных листков. Строки, которые затёрты руками… и, главное, – информация, любимое в городе слово, – жгучие, яркие до боли в голове, видения… полусны, полные вопросов и страха…. Это всё разъяснится. Новые ужасные мысли, ужасные мысли… и…

Лиля удовлетворённо следила за широким смугловатым лицом Киры.

Не тратя больше слов на неё, она обернулась к Нюте

– Так, не болтать, болтун находка для врага. И дома ничего. Ни слова. У чертобоя, в двадцать.

И она мигом повернула к ним узкий тыл в затянутом на талии плаще.

Кира вслед прокаркала с нотками сомнений:

– Засекут, худо будет, Лилька.

Лиля полуобернула над высоким воротником легко очерченный полупрофиль.

– Монастырки все по домам сидят.

Она подмигнула. Нюта внимательно слушала ту и другую.

– В темноте патруль остановит.

Лиля усмехнулась

– Ой, я вас умоляю. Патруль на территории казарм не ходит.

– Или, – размышляя, предложила Нюта, – скажем, мы в аптеку идём.

– За касторкой. – Прибавила Кира, и благонадёжную тишину взорвали три варианта девичьего хохота.

Прохожий обернулся на них.

Нюта замолчала.

– А что, ведь темно будет? – Спросила она, боязливо поглядев вслед прохожему.

Лиля кивнула.

– Очень. Мой отец три года назад за полночь возвращался, так он по городу с двумя револьверами ходил.

Девочек не удивило это сообщение, сопровождаемое лаконичным и оттого выразительным показом. Они решили проводить Нюту и по пути болтали о том, кто водится в темноте. Нюта слушала с удовольствием и пугалась тоже с удовольствием. Возле Нюткиного особнячка девочки тихо запели:

Люблю я сосиски с капустой

И бобика тоже люблю

Но шо-то в душе моей пусто

И вот говорю я блю-блю…

Лиля прервала пение и, как обычно, принялась утверждать, что последнюю строчку надо петь по-другому.

– Но ведь это грубо. – Пожимая плечами под плотно сидящими ремнями ранца, как всегда, ответила Кира. – А грубо – значит глупо.

– Нет, в этом есть что-то умное. – Как всегда, ответила Лиля.

Нюта слушала. Ей стало скучно, захотелось домой.

– Зайдёте за мной! – Крикнула она и, подпрыгивая в своих игрушечных ботиночках, побежала к застеклённой двери дома. Окна в особняке, узкие и высокие, делали его иллюстрацией к сказке про Синюю Бороду.

Кира, прежде чем уйти, сделала ещё один заход:

– Лилька, а другая соседка видела…

– Что? – Переспросила Лиля, заслоняя глаза от солнышка, тихонько испепеляющего небольшое облако.

Кира махнула на неё и, молча, удалилась. Если дипломатова дочка прочла, что написано в записке, это даст ей пусть маленькую, но власть над Кирой. А Кира это ненавидела.

Да, Кира ненавидела власть над собой.

Переулок ещё раз повернул, сделавшись совсем уж хилым. Мостовая определённо плоха, руки у мэрии ещё не дошли до этой части города. Даже сентябрьский день слегка померк, потянуло холодком и гнильцой затопленных подвалов.

Кира свернула по тропинке, вымощенной щебнем и, стараясь ступать аккуратно, чтобы не сойти на обочины в мятой траве, добралась до суетливо пристроившихся друг к дружке домиков. Один из них жил-поживал сам по себе в самом конце переулка. Ах, нет, дальше примостился ещё один, но он пустует, бедолага. А, может, ему хорошо без никого. Никто не копошится внутри, не лезет со своими мыслишками.