Списывая, она переспросила шёпотом:

– Спрашивать будет?

Таня, молча, покачала головой и потянула к себе тетрадку. Возня привлекла внимание Софьи Михайловны, говорившей:

– Итак, рассмотрим сначала Закон Любви, первый в Нотификации нашей великой страны и в подавляющем большинстве нотификаций прогрессивных стран, с которыми мы вместе воевали против восставшей тьмы. Мадмуазель, не начинайте военных действий.

Класс снова рассмеялся. Кира, едва не плюнув, оставила жмотку Таньку в покое. Она, впрочем, уже успела записать: «Закон Любви и его основные последствия. Закон Жертвы и…»

Соседка что-то проворчала, оправдываясь, но Кира не обратила на неё внимания. Таня Сютаева не представляла для неё интереса хотя бы потому, что её обыкновенно именовали Другая Танька. Приземистая, с фигуркой чурбанчиком в маловатом платье, она говорила мало и, как правило, мимо – на уроке и на перемене. Кира не понимала, почему классная руководительница усадила её с Другой Таней – её, умницу, всегда имеющую особое мнение, аккуратную, как солдат, девочку. Она смутно оскорблялась, ощущая, что та сделала это неосознанно, увидев в девочках какое-то сходство. Как будто Другая Таня была пародией на Киру.

– Вы, наверное, удивляетесь, девочки, почему мы, после вводного занятия, когда я рассказывала вам о том, что такое законы и для чего они нужны, предлагаю вам начать изучение конкретных актов вовсе не с таких простых и понятных, как Право На Труд, которое только в нашей великой стране осуществляется в полной мере, или Право На Отдых… ну, об этом не будем, ведь каникулы кончились только две недели назад. – Пошутила Софья Михайловна, и девочки оживлённо зашевелились.

Кира откинулась на спинку парты и незаметно оглядела класс – она сидела на четвёртой парте среднего ряда, и это было недурное место для обзора. Серебряная пушистая голова с тонкой косичкой привлекла её внимание на второй парте у окна. Рыжий нимб на первой парте у выхода из класса сразу бросался в глаза, даже если использовать боковое зрение.

Нимб хранил неподвижность, зато узкие запястья в полосках кружева находились в неприметном и целенаправленном движении. Кира внутренне усмехнулась – в движениях Лильки что-то ящеричье, ускоренное и замедленное одновременно. Ясно, впрочем, что она намылилась провернуть.

Таня Беляшова скосила крупные коровьи глаза на рваный клочок бумаги, возникший под хваталками Каменевой. Не то, чтобы её помучивало любопытство, что собирается написать своим драгоценным подружкам рыжая, просто можно ведь отвлекаться, не утрачивая качества внимания. Это выражение она услышала от отца недавно, во время небольшого приёма, устроенного в их особняке для друзей. Разумеется, это неформальное мероприятие было обговорено и вполне санкционировано. Более того, оно было важно, как всё, что делает отец.

Правда, через некоторое время её деликатно выставили, но на втором уровне квартиры, в её комнате, половица в углу отставала. Она успела услышать обрывки фраз и последнее, что она вычленила из негромкого гула голосов, запомнилось так: «…мы все знаем, кому он обещан». Пришлось отменить прослушку, так как в комнату постучали – ей принесли десерт.

Костлявые, совершенно белые и невероятно длинные пальцы Лилькиной правой руки прикрыли листок. Она не подняла глаз, но Таня заметила, что Лилин рот, удивительно сочный для такого заморыша, насмешливо шевельнулся. Таня невольно вспыхнула до корней гладко приглаженных кос и надменно вздёрнула подбородок, про который умилённо говорили, что он «отцовский».

Левая Лилина рука настрочила несколько строк и без участия правой свернула в комок. Интересно, как она передаст записку, подумали сразу несколько девочек, неподвижно, как болванчики с одной или двумя косами сидевшие позади на серединном и этом ряду. Они все преотлично знали, кому предназначена записка. Вообще, сидя на первой парте, предпринять что-либо подобное малоосуществимо и попросту опасно – ибо такой проступок карался суровее, чем непришитый воротничок или забытая сменка.