Что-то тонко звенело в тишине, Кире казалось, что звенит в её голове, пока она не осознала, что звон складывается в слова, а слова эти…

– Приходи ко мне в гости… ну, куда же ты?

Кира, чувствуя, что под платьишком её пробрал холод, обернулась на портретную галерею. Светлые, прозрачные, молодые глаза в упор смотрели на нее и были они куда страшнее начальственных очей завуча. Кира, не соображая, что с ней и куда она попала, заслоняясь журналом, как щитом, метнулась к выходу, где сразу столкнулась с каменно струящимся платьем.

По-прежнему не отдавая себе отчёта, она вцепилась в это платье, ощутив под складками что-то твёрдое, упругое и мощное. Это была та часть Анны Станиславовны, которую доселе она видела лишь издалека.

Суровый голос сверху говорил:

– Ну. Ну. Что, что, что такое?

На её голову легла холодная большая рука. Девочку куда-то повлекло, и она благодарно всхлипнула без слёз.

Внезапно испугавшись снова, но уже по-другому, она задрала голову с дыбом торчащей косичкой и встретила добрый и озадаченный взгляд расширенных от удивления глаз. Глаза эти помещались на старом, очень приятном лице.

– Извините… я за журналом… – Еле выговорила Кира, усилием воли заставив себя отстраниться

Она оглядывалась.

Они стояли в сумрачном, слабо освещённом одним-единственным бра, коридоре.

Завуч не отпускала её. Одна рука лежала на Кириной голове, точно пытаясь прочесть Кирины мысли, другая бережно удерживала девочку за плечо.

Ощутив сопротивление девочки, и увидев, как та выпрямилась, Анна Станиславовна немедленно её отпустила и сходу приступила к допросу.

– Ну-с. – Сказала она насмешливо. – Видно, банда Штурмютцеля проникла в школу номер тридцать семь.

Кира окончательно пришла в себя.

– Простите, я за журналом и… споткнулась.

Она обернулась, будто желая показать завучу неровность пола.

– М. – Согласилась Анна Станиславовна. – Понимаю. Понимаю.

Она тоже оглядела полы, почти незаметные, ибо окна учительской смотрели в северо-западном направлении. Здесь досыпали сумерки, а девочка и пожилая дама вдвоём стояли на туче. Полы эти, конечно, были отменно чисты, и как бы ни пострадала школа, в ремонте не нуждались.

– Я зацепилась за порог.

Анна Станиславовна кивнула, показав, что вполне удовлетворена оправдательной речью и отпускает девочку. Кира подняла журнал, закрыла дверь учительской и спросила:

– Мне идти?

Последовал кивок – так могла бы кивнуть статуя на главной городской площади, которую по нелогичной фантазии муниципалитета водрузили без постамента прямо на асфальте.

Кира неторопливо пошла по коридору. Её окликнул голос, до того не похожий на голос завуча, что она не сразу обернулась.

– Что вас напугало? – Мягко спросила Анна Станиславовна.

Кира проглотила камешек в горле.

– Софье Михайловне нужен журнал. Она рассердится на меня.

Анна Станиславовна еле заметно усмехнулась – ужо я тебя с твоей Софьей Михайловной, которая ненамного старше тебя, маленькая противная гусеница. Она отослала девочку движением руки и даже не посмотрела вслед. Детские ноги протопали по коридору, хлопнула дверь, вырвался голос, говорящий: «Нет, учебники пока не открывайте…»

Слух у старухи был лучше, чем могла себе вообразить даже, скажем, Лиза. Она постояла возле учительской и протянула длинные, чуть скрюченные пальцы к вычурной ручке. Вот девчонка и наказана, сказала она себе. Но тотчас лицо её помрачнело.

Что, чёрт подери, она там…

Бывшая фрейлина умела выражаться наедине с собою так, что, пожалуй, не по зубкам никому из вверенного ей женственного легиона, даже убеждённым в собственной циничности девятиклассницам. Надо, кстати, подумать об отдельном входе для них. Соседство с ними дурно действует на девочек из среднего звена – следует поберечь их от преждевременных поступков и мыслей. Они задумываются…