– Елена Линдер была шпионкой, как и десяток убитых вами девушек, что на это скажете? – осведомился Хендрих, на что Ульрих лишь усмехнулся и ответил.

– Я четыре года кормил в окопах вшей. Всякого насмотрелся, всякую гниду человеческую видел. Такие как Елена с ее девками ходили сытыми, пока другие с голода пухли. Образованная умная девица в тылу врага десяток генералов стоит. Только позже я узнал, что бойня на Лисьем Утесе – это ее и ее баб рук дело. Нас предали. Бросили как пушечное мясо. С голыми жопами на быка пошли, – он зло выплюнул, а затем лицо его резко смягчилось, и он произнес: – Извините, Ива, мне не стоит выражаться. У меня были мотивы устранить Елену и ее девок.

– Вас отвергла женщина. Ваша любимая женщина, – тихо произнесла она, глядя ему в глаза и видя, как на его лицо наползает кривая улыбка. Он лишь ухмыльнулся и произнес:

– Пока я был на фронте, она мне прислала письмо. Так мол и так, прости, люблю другого. Не знаю, вернешься ты или нет, а я девка молодая, хочу быть счастлива. Меня тогда товарищи от глупостей остановили, но это… Это тяжело, когда тебя уже никто не ждет, а я назло выжил и вернулся. Она к тому моменту уже дитя нагуляла, осталась одна, а тут я. Ну, думал, что баба – дура, наплели ей всякого заботушки-кумушки, прощу ее, а она… – он запнулся, замолчал, глубоко вздохнул и продолжит: – Она, сами видели, как поступила. Долго рассказывать, но, когда я пошел по карьере в Тайной Канцелярии вверх, так она тут как тут. Не права, мол, была, прости, любимый.

Слово «любимый» он выплюнул злой с ухмылкой, переросшей в почти звериный оскал, и он с наслаждением продолжил:

– Я принял, кончено. И отомстил. Она была у меня первой. За предательство свое она сполна получила. Труп вы ее уже не найдёте – я сжег его в печи крематория.

– Вы говорили, женщины на вас падки, – произнесла Ива после недолгой паузы:

– Все остальные девушки с вами в любовной связи состояли. Так? – Ульрих кивнул: – И все как одна предательницы и изменницы?

– Не можете поверить? – он усмехнулся, насмешливо глядя ей в глаза: – Можно быть предателем не в любовном плане, Ива. Можно быть просто избалованной куклой, привыкшей, что мир крутиться вокруг нее, можно унижать других, выкручивая все соки из человека, а потом выбрасывать на обочину жизни и жить как ни в чем не бывало, не чувствуя никакой вины за это. Я всего лишь пытался сделать мир лучше.

– Испытываете ли вы, Ульрих, раскаяние? – тихо осведомилась Ива, на что мужчина лишь засмеялся и ответил вопросом на вопрос:

– А вы, разве, не чувствуете?

Ива помолчала. Она, конечно, чувствовала: Ульрих веселился, забавлялся, играл с ними, зная, что это в последний раз. Ива внимательно посмотрела ему в глаза и спросила:

– «Гастролера» вы сами выдумали. Как же так никто не догадался, что его не существует? Почему в вас никто не признал чародея? Руническая магия сильная, ее только слепой не почувствует. К тому же при приеме на работу вас уж точно проверили вдоль и поперек, неужто никто не обнаружил у вас в родственниках прадеда со Сканниге или ваша собственная персона не вызвала никаких вопросов?

Ульрих покачал головой:

– Руническую магию способна ощутить только ментальная ведьма. Для остальных это обычный фоновый шум. Магия специфическая и след от нее тоже специфический. Я – магическое существо и фон от меня – нормальное явление. Проверили, конечно, как же не проверять, – он хитро прищурился, а затем ухмыльнулся, переводя взгляд на Хендриха: – Только то было после войны и мои документы, и родословная не вызвали никакого удивления: Северяне со Сканниге были союзниками, кто ж, по-вашему, на работу союзничка-то не возьмет? К тому же, тогда еще не вышел циркуляр об иностранцах, и я успешно попал на службу. С той поры прошло уже семь лет и никому не было дела до моего досье. Что же до вашего первого вопроса: а никто и не искал. Даже ваш любовник, – он качнул головой на Хендриха: – Так и не смог догадаться, что все это подделка. Среди своих редко, кто ищет. Моя партия разыграна, и я ее проиграл. Я лишь жалею о том, что так и не смогу больше завершить начатое. Слишком рано вы меня нашли. Уж Генрих Свелке был мне большим подспорьем в мои делах, сам того не зная.