Все лето еще впереди.

Сейчас – май.

Да, вот так я и обнаружила гигантскую дыру, которую кто-то выгрыз в моем прошлом. Я, беззаботная двадцатилетняя студентка, шла на занятия с кипой учебников в сентябре две тысячи тринадцатого года, и я, двадцатичетырехлетняя, лежала в больнице с закрытой черепно-мозговой травмой в мае две тысячи семнадцатого. В своих воспоминаниях я поднималась по ступеням университета – медсестра с сочувствием поведала, что меня вырезали автогеном из покореженного автомобиля на трассе из Карлстауна после жесточайшей аварии. Все бы ничего, если бы не эти четыре года. Четыре года между звонком на урок и выбросом подушки безопасности, спасшей мне жизнь. Господи, и откуда у меня автомобиль-то?! Я, двадцатилетняя, продала свою старушку на металлолом и откладывала потихоньку на новую. Все-таки накопила?! Пожалуй, за четыре года-то.

Вот теперь, похоже, наступила пора позвонить родителям, но в это время пришел доктор. Он утешил меня, сообщив, что анализы и обследования показали довольно оптимистичные прогнозы и в скором времени я отправлюсь домой. Ушиб головного мозга при правильном его лечении не оставит ощутимых последствий для моего здоровья. А потеря памяти… доктор развел руками. При подобных травмах, сказал он, легкая амнезия допустима, но обычно она охватывает последние несколько часов, сам момент катастрофы и все, что случилось после. Почему я не помню, как купила машину (или угнала, а что, тоже вариант), как села за руль, зачем выехала на трассу и каким образом впечаталась в вековое дерево – доктор не знал, но догадывался.

В вашей жизни было травмирующее событие, предположил он. Было что-то, что ваша психика не желает помнить. Возможно, это как-то связано с аварией, но так или иначе ваш организм защищает сам себя от морального краха. Так жертвы изнасилования иногда забывают лицо насильника и не могут его описать, даже если в процессе преступления видели четко. Может, меня на самом деле изнасиловали на лестнице университета прямо перед уроком? Шутки шутками, но смеяться мне не хотелось.

Я попросила свои вещи, телефон, и получила еще одну «приятную» новость – все мои личные вещи забрал муж. Муж, на минуточку. Я посмотрела на руки, но на пальце не было кольца. Это меня тоже удивило. Может, брак гражданский? Нет, с улыбкой «успокоил» врач, брак нормальный, человеческий, по законам государства, и хоть в девичестве я и Кристина Романоф, внучка русской балерины, уехавшей за границу на ПМЖ, но в нынешнем, двадцатичетырехлетнем состоянии я – миссис Джеймс Уорнот.

Джеймс. Я покатала это имя на языке. Господи, хоть бы он не оказался старым уродом!

По всему выходило, что именно этот мифический (пока) Джеймс оплатил мое лечение, он же, видимо, купил мне машину. Или все-таки накопила сама? Мой разум находился в таком шоке, что мысли перескакивали с одной темы на другую, не поддаваясь контролю. Почему тогда мой супруг не приходил? Почему меня вообще никто не навещает?! Ко мне не пускают родных?!

Доктор прекратил мою назревающую истерику успокоительным уколом.

Очухавшись ото сна, я попросила телефон у доброй медсестрички. Она, конечно, не отказала, все-таки лежала я не в психушке и контакты с внешним миром мне никто не запрещал, но затея не выгорела. Телефон моей мамы был выключен, отцовский – не отвечал, а других номеров, например, того же мистера Джеймса Уорнота, я, как ни странно, не знала. Живы ли они еще? Волнение все больше охватывало мою грудь. Я думала о друзьях-студентах, о своей комнатке, которую снимала напополам с подружкой, о нашем коте, которого в тот самый последний, четырехгодичной давности университетский день была моя очередь кормить…