Людмила Алексеевна полулежала на диване, Оля сидела с ней, Антоша расположился в кресле у окна, я сел в кресло поближе к дивану и сразу достал деньги.

– Вот, здесь немного больше, на всякий случай, и с отдачей не торопитесь: я смогу подождать, сколько надо.

Оля подошла ко мне, взяла деньги и, наклонившись, поцеловала в щёку. От неё пахло детством и красивой женщиной.

Повисла напряжённая пауза.

– Вы извините за мою позу, – начала, было, Олина мама, но я прервал её, может быть не совсем учтиво:

– Не нужно извиняться, я всё знаю, всё нормально.

И вдруг у меня помимо воли вырвалось:

– Мне нравиться у вас, уютно.

Похоже, этот дом завораживал не менее моей квартиры, но не тревожным ожиданием счастья и любви, а покоем и умиротворением. Только сейчас я понял, насколько устал от одиночества души и постоянной погони за не сбывающимися капризами жизни.

Олины глаза сияли: она была похожа на именинницу.

Нужно было уходить, пока не поздно, пока это место было желанным, но чужим. Пора возвращаться в свою, враз осиротевшую квартиру.

Оля вышла в коридор проводить меня. Пока я одевался, она с умиротворённой улыбкой матери и жены смотрела на меня, потом подошла ближе, опять поцеловала, на прощание, в краешек губ.

Моя квартира встретила меня, с каким-то отчуждением и ревностью. Может и глупо так думать, но я чувствовал, где-то в глубине подсознания, свою вину перед ней.

Через два дня, в пятницу вечером, позвонила Оля и сказала, что Людмилу Алексеевну увезли на операцию. И ещё сказала, что у них с Антошкой всё хорошо, и врачи обещали через неделю маму выписать домой и что она, то есть Оля, скучает без мамы и можно ли ей прийти ко мне в гости с Антошкой завтра, часам к трём.

Моё сердце как добрый скакун с места рвануло в галоп, так что в ушах зазвенело. Я, не слыша своего голоса, почти закричал:

– Конечно, конечно можно, приходите!

На том конце провода Оля оторопело замолчала. Наверно слишком громко это было сказано: трудно понять рад или нет.

Я немного успокоился, добавил в голос бархатных нот и заверил, что буду ждать в нетерпении.

Думаю, никогда мой стол не видел такого обилия продуктов, как в этот раз. Тут было всё, что могло заинтересовать большую девочку и маленького мальчика, тем более, не избалованных жизнью. В магазине решили, что я жду гостей, человек десять на целую неделю, и сочувственно помогали мне выбирать продукты.

С двенадцати часов я начал ждать звонка в дверь, но приходили всё какие-то не те, с какими-то пустыми советами и пожеланиями. То управдом по поводу моего предложения установить домофон, то приятель, пожелавший сходить в баню.

Ну, какая может быть баня и домофон сегодня, коли, я весь в предвкушении праздника?! Я не мог дождаться, когда, наконец- то позвонят в дверь именно те, кто нужно. Господи, до чего же медленно идёт время! При этой мысли я взглянул на часы и ужаснулся – время пять. Я на ногах с восьми часов утра и только теперь понял, насколько устал. Подошёл к дивану и медленно опустился на него. Почему-то в душе стало появляться болезненное ощущение, что никто не придёт. На сердце было пусто и гадко. Вот так всегда, стоит только настроиться на что-то, как где-то в небесной канцелярии грубо так дадут по рукам:

– Не замай!

Не знаю, сколько времени прошло, и когда опять зазвенел звонок, я устало поплёлся к двери и нехотя распахнул её.

У меня наверно был такой недовольный вид, что у позвонившей Оли, вдруг стало меняться счастливо-тревожное выражение лица на испуганное.

– Оленька, Антоша, что же вы, так долго?

В моём голосе было столько нетерпения, что гости поняли своевременность прихода.