Будто почувствовав переполнявшие меня эмоции, Вера метнулась ко мне рыжеволосым огоньком и крепко обняла.

– Люблю тебя, мамочка, – прошептала она и, отстранившись, побежала за Сашкой в комнату.

– Бли-ин, – простонала, когда малышка уже вовсю о чём-то говорила с Бестужевым, – и как я потом буду без неё? Так, спокойствие, Надежда, только спокойствие…

– Уже разговариваешь сама с собой? – остановившись в дверях кухни, прислонившись плечом о косяк, усмехнулся сосед.

– Репетирую речь, – раскинув руки, фыркнула я. – Ты же мне сейчас устроишь допрос с пристрастием. Вот, тренируюсь отвечать чётко и по делу.

– Рассказывай, давай, – вздохнул он, – девочка уже пару раз переспрашивала, точно ли ты никуда не уйдёшь. Так что у нас максимум пять-десять минут, пока она перебирает открытки.

Бестужев оказался прав, минут через пять, когда мой рассказ был в самом разгаре, Вера прибежала проверить, всё ли в порядке и не обижает ли меня дядя Саша. Но убедившись, что всё хорошо, убежала снова. В итоге, я выложила всю историю как на духу, от начала и до конца, не забыв упомянуть о подозрительной троице, походе в магазин и встрече в подъезде с благоверным.

– Так и сказал: «Могли бы жить все вместе, дружной семьёй, растить Ленкиного ребёнка?», – переспросил Саня.

– Да.

– Вот же сучара кобелинистый. Мало я ему врезал.

– Ладно, с Сухаревым и так всё ясно, – отмахнулась, передёрнув плечами от нахлынувших неприятных воспоминаний. – А вот с Верой что делать?

– Мда-а, Румянцева, умеешь же ты находить приключения на свои нижние девяносто, – покачал головой друг. – Ладно, сейчас позвоню кое-кому, пусть посмотрят, может, кто за это время уже подал заявление о пропаже ребёнка. А потом поедем в больницу.

– Это ещё зачем?

– А затем. Тебе надо провести освидетельствование и зафиксировать наличие на теле повреждений.

– Сань, ну каких повреждений? Удар в живот был не настолько сильным, чтобы остались следы. Болезненным, да. Но обошлось без последствий. И на шее вряд ли что-то осталось. Не до такой степени он сдавливал. Только время потеряем.

– Покажи, – скомандовал он.

Вздохнув, расстегнула мастерку, демонстрируя другу шею.

– Ну?

– Небольшие гематомы есть, – приподняв мой подбородок, пробормотал он. – Этого будет достаточно. Показывай живот.

Спорить с ним было бесполезно, поэтому приподняв футболку, молчала, в ожидании вердикта.

– Здесь ничего. Но ехать надо. Следов на шее будет достаточно, чтобы приложить к заявлению.

– К какому заявлению?

– Не тупи, Румянцева, – проворчал сосед. – Так просто Сухарев не отступит. Надо прижать гада, чтобы неповадно было. Иначе у него может войти в привычку встречать тебя в подъезде и отстаивать кулаками свою жизненную позицию. Оно тебе надо?

– Нет.

– И я о том. Ладно, давай сначала узнаем по поводу девочки.

Последующие десять минут Бестужев методично обзванивал своих знакомых, работающих в правоохранительных органах, проверяя наличие заявления о пропаже ребёнка. Но по всем фронтам была тишина.

– Не понимаю, – злилась я. – Они до сих пор не заметили, что Веры нет?

– Понятия не имею, – тряхнув головой, он растёр лицо ладонями. – Значит, будем действовать сами. Иди, оденься потеплее, придётся покататься.

– Хорошо.

Вылив остатки чая в раковину, сполоснула кружку и вышла в коридор. Бестужев направился следом.

– Саш, хотела сказать тебе… – остановившись у двери, замялась, пытаясь подобрать подходящие слова. – Спасибо тебе за всё. Если бы не ты, не знаю…

– Надь, хватит, – он прервал меня на полуслове. – Друзья на то и нужны, чтобы быть рядом и в горе, и в радости. Вспомни, как ты забирала меня пьяным из баров, после смерти родителей, оплачивала долги за разбитую посуду и столы, тащила домой.