– Здоровеньки булы, сладкоголосые ангелята! Честь труду, – он снял фуражку и поклонился девчатам, всех одинаково приветливо обласкав веселым взглядом.

Девушки оживленно поздоровались.

– Ручаюсь головой, не ошибся адресом, – сказал Белограй. – Девчата, это Соняшна гора?

– Соняшна! – ответили виноградарши.

– Бригада Терезии Симак?

– Правильно.

– А вы… – он скользнул взглядом по лицам всех девчат и продолжал скороговоркой: – Угадал я вас всех, дорогие подружки. Про каждую писала Терезия. Ганна! Василина!.. Вера!.. Евдокия!.. Марина!.. Ну а я…

Кларк аккуратно, по всей форме, надвинул на голову фуражку, одернул гимнастерку, туго затянутую ремнем, молодецки повел грудью, позванивая орденами и медалями.

– Позвольте представиться: демобилизованный старшина, сын матушки-пехоты Иван Федорович Белограй.

– Иван!.. Белограй!.. – всплеснула ладонями одна из виноградарш – смуглявая, веселоглазая дивчина. – Так мы тоже вас знаем, приветы в каждом вашем письме получали.

– Да, он самый, Иван Белограй, пропыленный и просоленный насквозь пехотинец… Тот, про которого в песне сказано: «Любят летчиков у нас. Конники в почете. Обратитесь, просим вас, к матушке-пехоте… Обойдите всех подряд, лучше не найдете: обратите нежный взгляд, девушки, к пехоте…»

Девушки, опираясь на свои рогачи, стояли полукругом, и все как одна улыбались демобилизованному старшине, смотрели на него доверчиво и приветливо.

– Где же Терезия? Почему она не работает? Неужели барствует с тех пор, как на груди геройская звезда засияла?

– Терезия в дальнюю дорогу собирается, – ответила смуглолицая девушка. – В Венгрию едет с делегацией, на первомайский праздник. И передавать свой геройский опыт заграничным колхозникам.

– Вот как? – Лицо Кларка стало озабоченным. – И когда же она уезжает?

– Скоро. Послезавтра. – Веселый, лукавый взгляд смуглолицей добавил: спеши, Иван, а то опоздаешь.

– Н-да, – раздумчиво, как бы сам с собой, проговорил Кларк. – Значит, опоздал. Как спешил, как рвался, и все-таки… – Он вдруг крякнул, плюнул в ладони, шумно потер их одна о другую. – Ну-ка, девчата, вооружите изголодавшегося труженика своим орудием производства.

Одна из девушек протянула ему рогач. Кларк схватил его и высоко, как молотобоец, поднял над головой.

– У-ух! – Он с силой вонзил тяжелую, с белым лезвием стальную плаху в каменистую землю.

Легко взлетал и стремительно падал, сверкая на солнце, рогач. Скрежетала сталь, высекающая из камней искры. Отливала черным бархатом свежевзрыхленная земля. Налево и направо на межи сыпались небольшие валуны, вывороченные из старых своих гнезд.

Кларк точно рассчитал, чем мог окончательно покорить подруг Терезии. Показной трудовой сеанс, продолжавшийся всего двадцать минут, приблизил его к цели значительно больше, чем все слова, взгляды и улыбки. Когда он разогнулся и, вытирая потное лицо, виновато и смущенно посмотрел на молодых виноградарш, как бы прося извинения за свое трудовое увлечение, то он уже был для них окончательно своим, простецким парнем, человеком их трудового круга, их дум и чувств. Теперь, думал Кларк, каждая из девчат прожужжит уши своей подруге: ах, какой твой Иван, Терезия!..

Вот ради этого Кларк и потратил столько времени и сил на горе Соняшной. Делать здесь больше нечего. Можно следовать дальше.

Мягкая проселочная дорога вывела Кларка в прибрежные сады. Миновав их, он поехал по зеленой дамбе вдоль Тиссы, с любопытством вглядываясь в тот, венгерский, берег. Там, у колодца, стояла группа женщин в разноцветных одеждах. Это был колодец, мимо которого Кларк проходил в ту страшную туманную ночь. Рыбаки растягивали на кольях большую сеть. Красноколесный трактор, вертясь почти на одном месте, распахивал неудобную ложбинку – ту самую, где лежал Кларк, пробираясь к Тиссе.