– Оно и видно: что ни казак на Ягасе, то стратег…

– А иначе бы казакам не выжить средь кочевых полчищ, – тут же ответил Тимофей Падуров. – За казака некому думать, не то что в армии – там все на старшего возложено.

– Веди, сотник, веди моих солдатушек бережно! Самолично рапорт нарочным пошлю матушке-государыне. Чином и поместием пожалует тебя за усердие, – обещал полковник Чернышев. Говорил и сам верил, что так оно и будет. Сколь верст уже прошли, и, слава богу, все идет удачливо.

На востоке засерел небосклон, луна приклонилась к горизонту, потускнела, лишилась былой красоты, а скоро и вовсе ушла из виду. Утих надоедливый ветер, зато мороз еще нахальнее щипал за нос и за щеки, заставляя солдат кутаться во что попало с головой.

Майор Естифеев, не останавливая коня, привстал в стременах, с минуту всматриваясь вдаль, потом позвал командира:

– Господин полковник, кажется, мы у дели. Вышли к реке. Да и Оренбург виден! Смутно, правда, за дымкой, но купола церквей различимы хорошо.

Полковник Чернышев вылез из-под тулупа, перекрестился. Адъютант услужливо поддержал командира под локоть, помог подняться из саней и сесть в ледяное седло.

– Трубу мне! – Полковник долго всматривался в противоположный берег реки Сакмары, которая берет свое начало на юге Каменного Пояса, долго течет по-обок с Яиком, обходит город Оренбург с западной стороны и впадает наконец-то в более сильный Яик. Тихо и пустынно на левом берегу Сакмары. Полковник перевел трубу и всмотрелся в еле различимые заснеженные бастионы долгожданного губернского города: близок конец опасного похода!

– А самозванца-то и не видно! – первым нарушил тишину розовощекий капитан Ружевский. – Похоже, что мы оставили Емельку Пугача с превеликим носом! Ха-ха! Прикажете переправляться на тот берег, господин полковник?

– Да, начинайте! Первыми через лед перейдут калмыцкие сотни. За ними самарские казаки. Заняв плацдарм, спешно перевозите пушки. А потом, после обоза, перейдут через Сакмару гренадеры.

Бережно, опасаясь сломать ноги на рытвинах промерзлой земли, с берега к реке спустились калмыки. Широко растянулись по льду, чтобы не проломить его большой массой. Но лед выдержал. Вот и самарские казаки, скользя и звеня подковами коней о лед, благополучно переправились на левый берег. Канониры, помогая коням, едва ли не на руках снесли пушки вниз, ездовые с двух сторон за узду вели всхрапывающих коней к реке, потом негромко подбадривали их не бояться скользкого, местами снегом переметенного льда.

– Еще немного, родимые! Еще чуть-чуть поднатужились! – И тянули за повод, помогая коням выбрать удобное место подъема на противоположный берег.

Полковник Чернышев видел в подзорную трубу, как на том берегу от самарских казаков отделился капитан Ружевский и с тремя всадниками поскакал к Оренбургу с докладом от командира корпуса, что и он со своим войском и обозом успешно и беспрепятственно переправляется через реку Сакмару и самое малое через два часа вступит в город. Еще полковник Чернышев просил выслать для пущего бережения встречный сикурс, хотя, похоже было, самозванец упивался победой над генералом Каром, кутил со своими ворами и не знал о приближении другого корпуса боковой дорогой…

Нарастающий по силе свист летящих бомб услышали прежде, чем из-за леса долетело глухое, будто бочка с водой, замерзнув, лопнула в обручах: бум-м, бум-м!

В тот же миг все шестеро проводников, сбив с ног ближних своих опекунов, кубарем покатились по речной круче, вздымая позади себя облако пушистого снега.

Чей-то истошный крик: «Измена-а!» – был заглушен звонкими разрывами, визгом над головами разлетающихся осколков. Шарахнулись прочь с дороги запряженные кони, полусонные продрогшие гренадеры, не успев выскочить, летели из саней в сугробы, теряя ружья, разбивая в кровь лица. Иные, вскочив на ноги, палили в лес, не видя перед собой врага.