Ещё в первый день работы на новой должности я пообещал Фрэнки, что помогу вытащить компанию из кризиса, и я сдержал слово, а всё остальное, включая собственную карьеру, для меня уже не имело никакого значения.

– До вступления на новую должность вы находились под наблюдением в клинике «Шато де Гарш», всё верно? – перелистнув очередную страницу в блокноте и взглянув на меня поверх очков, спросил доктор Хью.

– После самоубийства Санди мной заинтересовались следователи. Дело было в них. Они следили за мной, вызывали на допросы. Это изматывало. Они считали, что это я убил свою жену.

Доктор продолжал молча смотреть, словно хотел услышать от меня что-то ещё.

– Ладно. Ещё их интересовал мой отец.

– Кто-нибудь был в курсе его прошлого? Чем он занимался…

– Мейсон, – сказал я и с задумчивой улыбкой взглянул в окно, – Хотя тогда я даже и не догадывался, что мой приезд в Нью-Йорк – это чей-то продуманный план.

– И именно там к вам вернулись галлюцинации?

– Всё началось по новой, когда я увидел Монику… Она была чертовски похожа на Санди: такой же тонкий голосок, голубые глаза, запах её волос.

Решив вернуться в штаты, я нахожу и арендую на время уютный домик недалеко, буквально в семнадцати милях к востоку от центра города на «Ричмонд Хилл», открываю новый банковский счёт, и, заключив с Мейсоном выгодную для обоих сделку, выкупаю 57% акций одной из его американских парфюмерных компании SpringCity.

Осознавал ли я до конца, что делаю? Думаю, что нет. Всё это время, от последнего звонка Фрэнку и до вступления в акционерное общество, я находился будто в глубоком и смутном сне, в котором бегу изо всех сил, но всё равно отстаю.

– И как часто бывает со снами, в конце меня ждало чудовище.

Человека, как правило, держит на одном месте ничто иное как воспоминания, а вместе с тем и надежда на то, что ожившие образы из прошлого однажды вернутся к нему и наполнят его истощенный разум. Это как сладкая приманка. Главное понять, попался ты или нет. Если ты в ловушке и не осознал это, тебе – конец.

Оглядываясь назад, я частенько размышлял над лучшими версиями себя, разгуливая по центру Нью-Йорка и, проходя вдоль небоскрёбов, всё больше влюблялся в эти необыкновенные и в то же время безликие очерки мегаполиса. Вот что действительно для меня было важно, так это побыстрее втянуться в сегодня, стать свидетелем и участником его удивительной, не похожей на множество других жизней: архитектура, жёлтое такси, бесперебойные звуки кассовых аппаратов и, в конце концов, «американская мечта», о которой мне было известно лишь из глянцевых журналов.

– Это было чудесное время, – прервал рассказ доктор Хью.

Он снял очки, достал из нагрудного кармана платок и методично принялся протирать стёкла, увлажняя их собственным дыханием. В кабинете повисла тишина.

– Вы работали в штатах?

– С Чедом Хёрли, – вдумчиво проговорил доктор, а затем продолжил: – В конце девяностых он возглавлял отдел национальной безопасности в штаб-квартире ФБР, а я просиживал зад криминалистом в Денвере. Мы переживали неспокойные времена. Сотрудничали в вопросах терроризма или наркотрафика. Никто не спрашивал, откуда ты родом, какой у тебя цвет кожи, акцент. Плевать. Разведывательным службам нужны были в первую очередь специалисты. Ваш отец как раз переехал из округа Колумбия, когда нас…

– Вы сказали: «твой отец»?