– Что с тобой? – испугалась я.

– Больно, здесь, – рыдая, говорит Катя, указывая на пальцы ноги.

– Да что такое? Покажи ногу. Может быть, кнопка слетела с мольберта, а ты наступила на неё? Сколько раз тебе говорила: надевай тапочки.

На плач сестры прибежала старшая внучка Настя.

– Наверное, оса укусила? – сразу догадалась она.

– Оса? Надо скорее вытащить жало, – сказала я и устремилась к младшей внучке. – Покажи ногу.

Но не тут-то было. Катя спрятала ногу.

– Ба! Вон она, оса, на полу, – плача, говорит Катя. – Осторожно! Раздавить её можешь!

– Катя, надо немедленно вытащить жало, и тогда быстро всё пройдёт.

– Сначала осу подними, – настаивает внучка. – Потом ногу покажу.

Я увидела осу, она ворочалась на полу. Тут же разыскала два листочка бумажки. Одним на другой стараюсь поместить осу, причинившую боль моей девочке. Не так уж ловко у меня это получается – я сама боюсь осу.

– Крылышки не повреди, а то как она полетит? – всхлипывая, руководит моими действиями младшая внучка.

Наконец-то оса на бумаге.

– Не урони, – волнуется Катя, вытирая слёзы. – Покажи мне. Она жива?

Подошла к внучке. Показываю осу. Она шевелится, вот-вот полетит. Нужно выпустить её на улицу, как можно быстрее, и осмотреть ногу. Поворачиваюсь к окну.

– Ты что, хочешь выбросить её в окошко? – догадалась Катя. – Она же умрёт там!

– Не нянчить же мне осу, как грудное дитя. Выпущу на природу. Там она в своей стихии. Быстро наберётся сил и полетит домой.

Кажется, убедила Катю. Отпускаю осу в окошко и осматриваю ногу. Жала нет. Нога скоро заживёт.

И оса не погибнет!

Папка. Мой любимый папка.

Даже к маме я не была так привязана, как к нему. Стоит ли описывать его внешность? Он – просто мой папка, и всё!

Наверно, годика два было мне, или три, помню, держал отец меня на руках. И ходил, ходил со мной по садику во дворе. Даже помню, что обнимала его за шею ручонками. А когда подходил кто-то чужой, пряталась за отца.

Папка очень хотел сына. И первый ребёнок у родителей был мальчик, Аркадий. Он заболел и умер в больнице, от менингита. Представляю, как тяжело было, особенно маме: я – грудная и больной брат. Больше сына им Бог не дал. Через полтора года родилась сестра.

До конца своей жизни отец вспоминал об Адике. Иногда плакал. Говорил нам, что встретимся с братиком на Небесах. А мы детским воображением живо представляли себе, как это будет. Вот мы с сестрой идём по раю, а навстречу нам бежит маленький мальчик, хорошенький такой. Улыбается. Узнал он нас, а не мы его, потому что видел с Небес. Подбегает, смеётся и протягивает к нам ручки. Говорит: «Я – Адик». А мы обнимаем его, целуем и кружим, кружим, взяв на руки. Тут и мама подходит, и папа. И мы вместе радуемся…

Отец работал в военной организации инженером, всю жизнь на одном месте. И жили мы в то время рядом с частью, где он целыми днями пропадал на работе. Его недалёкие командировки за город назывались у нас «Отец уехал на парадную площадку». Иногда ночевал там. Оттуда его привозил военный газик. Увидев машину в окно, мама тут же собирала обед.

Иногда отец приносил работу домой. Книги, какие-то бумаги, разлинованные листы. Теперь-то я знаю, что это были сметы. И вечерами оформлял рацпредложения, за которые получал дополнительные деньги.

И тогда он брал нас с сестрой в огромный гастроном и говорил:

– Выбирайте что хотите.

Мы с сестрой, конечно, ориентировались на сладости. И вели папку в кондитерский отдел.

– А правда, мы купим, что захотим? – спрашивала я.

– Правда.

– Тогда вот эти конфеты, – и показывала на самые дорогие, «Шоколадный крем». Они и сейчас в продаже в той же жёлто-коричневой обёртке. И по-прежнему одни из самых дорогих.