– Значит, вы ищете всех виновных в самоубийстве? Для чего?

– Ты правильно сказала, голубушка. «Отвечать должны все, это справедливо».

– И вы можете призвать всех, кто довёл человека до самоубийства, к ответу?

– Призывать к ответу ― не моя вотчина, ― немного скривился он. ― Я не выношу приговор. Я собираю доказательства, на основании которых и будет вынесен вердикт. Я пытаюсь помочь найти альтернативных виновных, чтобы смягчить наказание для того, кто уже и так лишился жизни.

Детектив! Самый классический детектив, вот на кого он и был похож больше всего, и как только это не пришло ей в голову сразу? Он выглядел, как настоящий сборник знаменитых литературных сыщиков в одном теле, разве что охотничьей кепки или аккуратных маленьких усов в этом образе не доставало. Вася невольно выдохнула, несмотря на то, что бардак в голове по большей части оставался неразобранным.

– То есть, если вы не докажете, что кто-то намеренно довёл жертву до самоубийства… жертву ещё и накажут?

– А ты не так плохо схватываешь всё, что не касается обращения на «ты». Да, Василиса, за любое преступление необходимо отвечать. За преступления против себя ― особенно.

Сочинял он сказку, бредил или шутил ― подбирал слова очень убедительно. Или убеждённо.

– Допустим, всё это правда. Вы здесь для того, чтобы поговорить со мной о чьём-то?.. Кто-то умер? Нет, подождите…

Она почувствовала, что точно знает то, что он должен ей сказать. И эта мысль не помещалась ей в голову, а он здесь и был именно для того, чтобы помочь ей усвоить.

– Нет, нет, не вздумай! ― внезапно вскрикнул он. ― Хватит так быстро догадываться. Я должен сказать это сам, это же мой любимый момент.

Ей снова стало так же дурно, как было совсем недавно, когда она не могла не произнести ни звука. Виски начали разъезжаться в противоположные стороны, и она схватилась за голову, чтобы это прекратилось.

– Говорите, ― прохрипело её горло, не подчиняясь ей.

– Да ну тебя, момент испорчен.

– Говорите! ― уже взмолилась она, ещё крепче держась за голову.

– Ладно-ладно, говорю, ― он наклонился ближе к ней и даже прочистил горло безо всякой на то необходимости. ― Я здесь для того, чтобы расследовать обстоятельства твоей смерти. Василиса, ты обвиняешься в предумышленном лишении себя жизни.

Действительность сжалась строго до размеров её тела и грозила стать ещё меньше. Она испытала первый в своей жизни приступ клаустрофобии, и он не имел отношения к стенам. Она снова не могла дышать и моргать, не могла различать предметы вокруг, синий и серый цвета смешались в суп, где она была главным ингредиентом. Она пыталась рваться из невидимой смирительной рубашки, и, конечно, ничто ей не подчинялось. В прошлый раз это закончилось спустя некоторое время, и она решилась снова ждать.

Когда очертания начали находить свои места, к ней вернулось её имя, способность двигаться и существовать, Василиса подумала, что осталась одна. Осторожно отпустив виски, которые всё это время так и оставались в её плену, она с удовольствием выдыхала: к ней вернулось полное отсутствие всех неприятных чувств. Похоже, её стало бросать только в два полярных состояния: невозможная тяжесть и «новокаиновая эйфория».

– Ничего страшного. Стабилизация требует времени.

Хриплый голос Степана так же хорошо узнавался, как диктор из рекламы известного бренда. И сам он узнавался не хуже ― теперь он притаился в углу, держа в руках книгу так небрежно, что у Васи возникло желание сделать ему замечание.

– Что это за стабилизация?

– Как бы тебе объяснить… нужно привыкнуть не существовать. Это не так уж и просто, когда ты слишком торопишься или наоборот, отчаянно отрицаешь то, что с тобой произошло.