– И вроде всего несколько слов, а они пробуждают смешанные чувства. Воспоминания о тех, кому был удобен. Поэтому тебе неприятно?

Он положил книгу поверх её стопки ― все они в этой «башне» были в белых обложках, но рядом со стеной вбирали в себя тусклый голубой оттенок. Ещё и ласково похлопал на прощание ― мол, спасибо за совместный досуг, ещё встретимся. Вася смотрела на всё это исподлобья, надеясь, что он не считает её участвующей в диалоге.

– Приятно строчить не в пустоту. Что-то вроде: моя дорогая Лиса, я вот тоже хотел красиво писать. Когда читал в детстве книги, всё думал ― и зачем писать так сложно и непонятно, выдумывать способ выразить мысль как можно сложнее, что к ней даже не подобраться? А стихи меня вводили в недоумение своей загадочностью. Я себе говорил: вот начну писать, у меня-то оно непременно будет прямо, понятно и чётко.

– И как, получилось? ― она не смогла удержаться от вопроса.

– Если прочитаешь книги в моём отсеке, то убедишься: я писал ещё сложнее и загадочнее, чем те, кто меня возмущал. Я ведь уже говорил, что всё, что напишешь в суетном мире, хранится с тобой, прямо здесь?

Жестом руки он обвёл периметр комнаты, пока Вася отталкивала от себя неприятные ощущения при мысли, что этот человек читает всё, что она когда-либо успела записать. Неудивительно, что он обращался с этими книгами как с живыми существами. Как и то, что он был увлечён ими больше, чем ей.

– Было бы интересно прочитать то, что вы писали, Степан Павлов.

– Намёк понял, но в свой отсек пригласить пока не могу. Для того, чтобы как следует изучить это место, тебе нужно нормально стабилизироваться.

– Почему?

– Голубушка, для тебя это уж точно должно быть очевидно. Разве тебе будет приятно в очередной раз потерять контроль над собой вдали от твоей комнаты?

Странно считать комнату своей ― Вася никогда таких даже не видела. Такой тёмный, насыщенный оттенок трёх стен, полное отсутствие полок, определённо необходимых книгам. И если поначалу ей хотелось разобрать комнату на отдельные элементы и найти в каждом смысл (как в пальто детектива и его бесполезных сигарах), то теперь ей больше хотелось взглянуть на другие комнаты. Словно из ниоткуда перед глазами мелькали муляжи воспоминаний: как подолгу она бродила взглядом по этому потолку, по концентрированной, гипнотической синеве стен. Она начала ощущать ушедшее время, понимала, что лежала здесь уже много часов без возможности даже осмыслить это.

– Но мне очень важно знать, где я нахожусь. Я не совсем понимаю, что это за место.

– А мне важно, чтобы ты говорила именно то, что ты думаешь. Почему люди так любят говорить «не совсем понимаю» тогда, когда не понимают совсем?

По привычке Вася прикрыла щёки ладонями, но в этом не было никакой необходимости: кровь к лицу не приливала. В жизни после смерти рукам вообще было нечем заняться.

– Знаешь, голубушка, я практически твой единственный союзник здесь, и не так много за это прошу, а вместо того, чтобы идти навстречу, ты усложняешь дело. Может, это какой-то вид удовольствия, который я не познал при жизни, ― быть для других ребусом? Нам нужно тратить силы не на разгадку тебя, а на расследование твоей истории.

«Ты думала, если никому ничего не говорить, остальные никогда не узнают? Тебе не казалось, что может быть хуже, если все узнают, но без твоих слов ещё и поймут неправильно?»

Она вздрогнула, нервно обернулась к двери ― та по-прежнему была крепко закрыта и не пропускала ничего интересного. Даже звуки, хотя Васе показалось иначе.

– У меня есть решение, ― миролюбиво заключил Степан. ― Примитивно, неоригинально, действенно. Я прямо отвечаю на твои вопросы. И ты отвечаешь на мои с такой честностью, чтобы мне не пришлось дочитывать правду по твоему лицу. Очерёдность. Справедливость. Как тебе?