Меландер был уверен, Вира умеет держать язык за зубами.

Женщина разливала кофе, когда привели Анну-Марию. Она жестом указала на уютные креслица вокруг столика. Сама комнатка напоминала холл небольшой гостинцы и вовсе не ассоциировалась с казематами военной разведки, на что и было рассчитано.

– Вы говорите по-фински? – спросила Вира.

– Говорю, – ответила Анна.

– А ваш сын?

– Не очень хорошо, но в школе финский учил.

– Меня зовут Вира. Расскажите о себе, о муже и ребенке, вы финка?

– Да. Мое имя Анна-Мария Хейкконен. Мать – финка, а отец – карел. Родилась я в Реболах, это на севере Карелии.

– Сколько вам лет, Анна?

– Я родилась в тысяча девятьсот первом году, а мой сын в двадцать пятом.

– Это ребенок Эйнари? – вкрадчиво, заглянув в глаза, спросила Вира.

– Чей же еще? Наш с Эйнари, – с достоинством ответила Анна-Мария.

– Как вы познакомились?

– Эйнари – военный. В двадцать втором году его отряд прибыл в Реболы, – Анна-Мария сделала паузу, еще в самом начале побега Эйнари сказал жене отвечать на все вопросы финской стороны и ничего не утаивать, дабы в них не заподозрили шпионов. – Красноармейцы-финны несколько дней жили у моих родственников, дом у них был немаленький, а хозяев только двое.

Знакомство Анны и Эйнари произошло почти пятнадцать лет назад. Анна-Мария прекрасно помнила это время. Жителям севера ко всем трудностям, к голоду, вызванному продразверсткой и гужевой повинностью, помимо прочего добавилась борьба коммунистов и «белофиннов» зимой 1921–1922 года.

Сначала в поселке появились «белофинны», шюцкоровцы, потом красноармейцы, русские ребята. Финны – на лыжах, неплохо одеты и довольно сыты. Красноармейцы – без лыж, многие получили обморожения, среди них были те, кто впервые оказался на севере. Местные жители никак не могли взять в толк, каким образом они собираются преследовать и уничтожать финнов в этих заснеженных лесах. Когда красноармейцы отправились ловить «белофиннов», те сами пришли в лесной поселок. Красноармейцев почему-то долго не было, финские солдаты их так и не дождались, ушли.

Карелы могли сравнить подобный калейдоскоп с кинофильмом. После небольшого затишья, в феврале 1922 года, в поселок снова пришли красноармейцы, но уже какие-то другие: хорошо одетые, все на лыжах, уверенные в себе парни лет двадцати – двадцати пяти. Заснеженные сопки, леса, сильные морозы, вся эта тайга и глушь не вызывали у них ни страха, ни паники. А еще они говорили по-фински.

Анна-Мария, впрочем, как и все жители деревни, с интересом наблюдала за новыми людьми, тем более когда эти люди – молодые военные. Отряд из лыжников оставался в деревне несколько дней. Командир отряда распределил военных на постой, назначив несколько дворов, где готовили пищу для красноармейцев. Из еды – преимущественно рыба, хлеба не хватало даже в центральных регионах России.

В один из февральских дней Эйнари Хейкконен беседовал со стариком Тойво, у которого квартировались несколько бойцов-лыжников. Разговоры шли о боях и об оружии.

– Что это у тебя, не пойму? Вроде не маузер, да и для винтовки коротковато, – любопытствовал Тойво.

– Это автоматическая винтовка Федорова – недавнее изобретение наших оружейников. Весу всего ничего, а стреляет – будь здоров. Это тебе не «трехлинейка». Двадцать пять патронов в магазине, считай, как карманный пулемет. С таким оружием шюцкоровцев быстро выгоним из лесов, – гордо заявил Эйнари.

Он лукавил – автомат Федорова появился еще до революции. К тому же этих автоматов-винтовок было совсем немного даже в специальном отряде лыжников, не говоря уже обо всей Красной Армии.