Анна Попова На семи ветрах читать онлайн страница 2

Ты ветер медовый, гречиха и пряный донник. Ты глянцевый, пряный, радостный цвет аджики… И тёмные, фиолетовые прожилки на ласковых – на твоих листвяных ладонях. Ты рыжие сполохи, бархатный цвет черешен, ты сочно-лиловых бусин густая россыпь. Отрада стволов, древесно заматеревших. Упругая жажда юных ещё отростков.


Щекотка листвы бежит по железным нервам. Твой голос – огнём по воску, а я свеча лишь. Твой дар. Он такой огромный и непомерный… Но ты с ним живёшь, как будто не замечаешь.


И чтобы понять очевидную эту малость, счастливую правду свою «не одна, а двое»… Я так за тебя отчаянно испугалась, до хриплых и чёрных глубин нутряного воя… Что будет стоять опора моя пустая… Конечно, её никто не согнёт, не скрутит, но если лозы – бесполезной лозы! – не станет, зачем эта ржавая сетка, столбы и прутья?!


Я вовсе не узница. Солнце, венец, рубины, прожилки листвы пульсируют, будто вены. Держи, обвивай, обнимай, укрывай, Любимый.

Колючие прутья ладонью благословенной.

Андрей

Храню

В анналах памяти, в архивах
храню приметы давних лет,
минувших дней и дат счастливых,
как будто в прошлое билет…
Истёртый снимок чёрно-белый –
застывший оттиск юных грёз,
свидетельство души незрелой,
былой любви апофеоз.
И ворох писем безмятежных…
Как приказать: забудь, порви!
Предать огню сухой валежник –
остаток памятной любви…
И снова душу растревожит
какой-нибудь засохший лист…
За каждым днём, что мною прожит, –
тепло сердец и светлость лиц…
Храню. Любовно и прилежно.
(Хотя былого след простыл!)
Храню. Старательно и нежно.
Так тяжело сжигать мосты…

Анна

Персефона

Вот она выбегает и щурится, пробует землю –
кто кого согреет? стынь бесснежная? пятка босая?
И клюёт ей ступни, как птенчик, первая зелень.
Робкие, щекочущие касанья.
Разрисованы руки царапинами в орешнике.
Листья ластятся, молодые прислужники.
Эй, вы где, подснежники, и надснежники –
послестужники?!
Вот она раскинула руки, тоненькая, прямая,
ей перехватило голос, и плачет она, и молит:
обнимать бы вечно и небо, и травы, и море,
обнимаю вас, хорошие, обнимаю…
И густеет воздух – приворотное зелье.
Сладко, сладко, руки и губы в него окунаю…
Я же здешняя, нисколечко не подземная,
до последней жилочки я земная!
* * *
Он стоит и ждёт. Всемирный, чужой, всемерный.
Будто не окован любовными звеньями.
Он стоит среди смерти и бывших смертных –
потому что бессмертно одно забвение.
Сам – и смерть, и суд, и мшистые камни,
и беззвучные воды. И смотрит он осторожно:
виноградный сок по губам любимой стекает,
и на шею сладкая побежала дорожка…
Будто лозы, поспели её высокие груди.
И походка вьётся, волну прибрежную вопрошает…
Брат Морской, присмотри за девчонкой шалой,
накидай ей брызг, сапфиров, что ль, изумрудин…
Вот она ликует, плещется, трёт молодые очи,
носится по кромке, искры разбрасывая.
Вот она выкручивает подол и хохочет…
Посмотри – не смотри – как она прекрасна.
Вот она лукаво щурится – и всегда по-разному,
растрепались косы, это с гор текут перелески…
Присмотри за ней, пожалуйста, Брат Небесный.
Посмотри – не смотри – как она прекрасна.
Вот она, набродившаяся, приходит.
Без напоминаний и зова: ну где ж она?!
Оживает подземье бесцветное и глухое.
Это он обнимает её –
не удерживая…

Анна

Оборотничество

Мы считались такой идеальной парой:
озорное солнце и добрая тень.
Я люблю его – он нормальный, хороший парень!
Только оборотень.
В нём угрюмая сила порой ночует,
поводок обрывает глухая жуть.
Зверь скулит и рвётся, и я его нюхом чую.
И держу.
А когда он с утра подставляет спину,
набродившись, дышит устало и тяжело,
я спокойно глажу вздыбленные шерстины.
«Успокойся, маленький, всё прошло…»
А с недавних пор он хохочет, как одержимый.