И после родов не растолстела, даже скинула немножко. Вон стройная какая! Одно плохо. Стали ей везде призраки мерещиться. В темноте шарахалась от всего, а одна на ночь вообще оставаться боялась. Как приклеилась к мужу.

Они остановились и сели на лавочку. Весеннее солнце припекало жарко. Таня аккуратно подогнула юбку, чтобы не помялась, а рядом положила сумку. Всю зиму её вязала, пока ждала ребёночка. Сумочка из пенькового шнура с деревянными ручками и вправду выглядела как дизайнерская вещица.

– Он не обмочился? Кряхтит, – забеспокоился Игорь.

– Ой, давай проверю… тьфу тебя! Он же в памперсе.

– Аааа.

– Бээээ.

– Смотри. Что это там? – Игорь указал на сумочку. Она шевелилась словно живая.

– Ай! Ой, спасите, нечистая! – заорала не своим голосом Татьяна. И здесь, словно по волшебству, из сумки показался чёрный, лохматый… котенок.

– Ой. Как же он там оказался?

– Пришёл. К нам пришёл, – зясюсюкал Игорёк. – Возьмём?

Таня улыбнулась и взяла котёнка на руки.

– Он совершенно не страшный…

Десятью годами ранее…

Баба Настя вернулась из лесу с целым мешком трав. Иванов день – пора заготовок. Мешок лёгкий, но даже эта небольшая вылазка, когда полдня на ногах – больных, да стареньких – совсем бабу Настю вымотала. Она плюхнулась на лавку у крыльца, бросив рядом мешок с травами, и расслабилась. Тишина.

– А где ж Машка? Где подруга моя? Куда подевалась?

Машкой звали козу. Как не выходила баба Настя во двор, коза сразу к ней бежала с громким козлиным приветом: «Беееее!». И не было такого дня, чтоб можно было спокойно по двору продефилировать. Любовь у них с Настей была. Коза являлась чуть ли не единственной кормилицей в семье.

Оглянулась баба Настя, смотрит: за углом лежит что-то незнакомое.

– А! – вскрикнула она, подойдя поближе. – Кто же это тебя…– только и промолвила старая, прикрывая ладонями рот, чтоб не закричать. Что орать-то без толку? Коли не режут. А в пору бы. Коза, видно, не своей смертью померла. Рана в боку так и кровоточит. Совсем недавно животинку порешили, значит.

Давно деревенской ведьме никто не угрожал. А выглядело всё так, будто угроза.

Издалека послышался звонкий смех Марьянки, и баба Настя увидела подростков с полотенцами и в ярких купальниках, возвращавшихся с речки. Внучке семнадцать лет, большая уже.

– Невеста уж. Сиротинушка моя....

Она, баба Настя, растила её с тех пор, как мать, сбежала, чтобы увезти подальше своего нерадивого муженька. Да и не хотела дочь Насти жить под гнётом матери, деревенской ведьмы. Внучка получила ведьмовские способности, а дочери они не достались. Но и не нужны они ей были – хоть за деньги, хоть без. Претило ей ведовство.

– Марьяна и Васька так в переглядки и играют, – заметила вслух бабушка. – Любовь. Первая. Детская ещо, но самая что ни на есть настоящая.

– Васька! Ну-ка домой. Экзамены на носу, а ты чем занимаешься, паршивец! – окрикнула его мать и, выбежав за оградку, чуть не взашиворот затолкала мальчишку во двор. Мальчишка (уже выше матери на голову) шею свернул на Марьянку глядя, а мать глазами зыркнула и подзатыльник сыну отвесила.

– Не думай больше за Марьянкой ходить! Увижу… – прочитала по губам бабка Настя и вздохнула тяжело и прерывисто, вспомнив недавний разговор с соседкой…

– …Настя, ты прости меня, но Васька твоей Марьяне не пара. И чтоб не видела я их вместе. Ты своей девке накажи. Запрет сделай!

– Да как сердцу-то запретишь?

– Не смей, Настасья! Если внучке добра желаешь – запрети. Иначе…

– Так что иначе-то?

– Изведу. И тебя и девку твою изведу.

– За что, соседушка? Разве не делала я тебе добро, что ты со злом к нам?