Приехавшая труппа, оторвавшись от родной почвы, от её изощрённых ценителей, конечно, скоро утратила и многие художественные достоинства музыкального исполнения новых вещей. Всё же того, что осталось, хватило, чтобы отчасти затмить ярмарочное искусство, показавшееся теперь довольно вульгарным.

Мнения в городе разделились. Когда Гранд-Опера в 1752 году пригласила к себе из Италии настоящую труппу opera-buffa и та показала «Служанку-госпожу» Перголези, произошло подлинное потешное сражение, прозванное «битвой двух углов». Сторонники французской музыки прочно заняли часть партера под ложей короля, а поклонники итальянской скопились в углу напротив, под ложей королевы. В антрактах и даже во время представлений они обменивались колкостями, переходившими затем в памфлеты, усердно выпускаемые теми и другими. В спор вмешались и философы. Жан-Жак Руссо в «Письме о французской музыке» даже заявил, что «французы не имеют музыки вовсе, да и не могут иметь, а если таковая у них когда-либо появится, тем хуже для них». Положим, вскоре он сам же с дивной непоследовательностью или, как полагали злые языки, задавшись целью наказать маловеров – поклонников самородных талантов, поставил в Париже свою комическую оперу «Сельский колдун». Вопреки остротам насмешников она имела большой успех, казалось бы, опровергающий недавние запальчивые утверждения её автора и других противников французской музыки. Однако никакого переворота в воззрениях парижской публики не произошло. Рукоплеща «Сельскому колдуну», зрители приветствовали ещё одно проявление удивительного таланта Руссо, уже успевшего приворожить сердца своими литературными творениями. Будь на месте знаменитого женевца другой музыкант-француз, его, вероятно, ожидала бы неудача…

По крайней мере так полагали многие. В том числе – актёры Театра Ярмарки, вскоре нашедшие остроумный способ разрешить спор о французской и итальянской музыке. Пока разгоралась «битва углов», этот театр тоже подготовил постановку в новом духе. Сюжет был заимствован из отечественной комедии «Мена», а музыка принадлежала некоему маэстро из Рима. Его слава ещё не достигла Парижа, так что театр, предлагая свою комическую оперу вниманию публики, одновременно открывал ей нового талантливого композитора.

Спектакль прошёл с триумфом. Безвестный итальянец задел зрителей за живое даже сильнее, нежели его славные соотечественники Пиччини и Перголези. Тогда театр решился открыть свой обман. Загадочный житель юга, чьё имя на афише никому ничего не говорило, оказался… не итальянцем. Это был всем известный парижанин Довернь. Создатели спектакля не без причин опасались, что француза, вопреки предрассудкам решившегося выступить в традиционно итальянском жанре, публика осмеёт прежде, чем соблаговолит выслушать. Теперь же судьба отечественной комической оперы была решена. В ее основание легла французская «ариеттка»: теперь все признали в ней достойную соперницу её заморской тёзки из opera-buffa.

Между тем гастролёры, пробыв во Франции около двух лет, уехали. Гранд-Опера занялась повседневными заботами. Лишь местные Итальянцы всё не могли забыть афронта, пережитого по вине презренных фигляров. Итальянская Комедия повела длительную осаду ярмарочного театра, которая в 1762 году закончилась-таки его упразднением. Правда, условия капитуляции были почётны: большая часть труппы Комической Оперы вошла в состав Итальянской Комедии, после чего победитель присвоил имя поверженного врага. Хотя парижане ещё долго по привычке называли театр «Итальянской Комедией» или «Итальянской Оперой», официально он с этих пор именовался Опера-Комик.