Успех предприятия в немалой степени был предопределён именно тем, что Лесаж за короткий срок сочинил для новой труппы много забавных номеров в стиле комедии дель’арте.

В ту пору комедиограф был уже прославлен как автор двух «серьёзных» вещей, шедших на Первой Сцене Франции. Лучшая из них, «Тюркаре», – сатира на новую плутократию, по едкости и силе опередившая вкусы своего времени и созвучная скорее бальзаковской характерологии. Её герой, новый «мещанин во дворянстве», уже не обладает наивными иллюзиями своего предшественника из пьесы Мольера. Если тот платит учителям безумные деньги, чтобы выяснить, что он говорит прозой, то этот уверен, что привлечённые звоном толстой мошны захудалые маркизики, «петиметры», будут сравнивать его прозаические потуги с перлами высокого поэтического наития. Нажив плутовством солидное состояние, он намерен купить благосклонность обедневшей светской прожигательницы жизни, чтобы браком с ней составить себе положение и имя. Только козни его более ловкого соперника-лакея прерывают стремительное восхождение этого мошенника по ступеням большого света. В финале его денежки переходят в другой карман, обещая новому пройдохе столь же блистательный успех.

По силе обличения лицемерия и наглости пьесу Лесажа сравнивали с мольеровским «Тартюфом». Она стала последней во Франции классической комедией нравов. Увы, ханжество, пронизавшее всю официальную жизнь столицы на закате царствования «Короля-Солнца», мало благоприятствовало таким сценическим опытам. Постановка «Тюркаре» оказалась сопряжена со множеством сложностей, заставивших автора в сердцах порвать с придворными театрами. Позднее он зло высмеял их в знаменитом «Жиль-Блазе», романе, где испанские костюмы нимало не мешали современникам узнавать неприглядные отечественные нравы и даже угадывать подлинные лица и титулы Лесажевых псевдоиноземных грандов.

Посвятив своё перо ярмарочному театру, он написал более сотни сценок и либретто для комических опер, шутовских парадов, кукольных представлений. Примечательно, что один из его фарсов под названием «Спор театров» заканчивается куплетами с рефреном: «Слава Ярмарке и Опере!». Воспевая блеск двух сопредельных театральных держав, автор откровенно радуется тому, что они, по его мнению, теснят Комеди.

Комическая Опера с Лесажем в качестве главного комедиографа и впрямь оказалась таким влиятельным конкурентом, что сосьетеры постарались избавиться от неё. После их жалоб в 1718 году театр закрыли, но он оказался живучим, возродившись через три года под прежней вывеской. С тех пор множество сообществ бродячих комедиантов сменилось под ветшавшим и обновляющимся балаганным кровом, вместе с названием уступая друг другу или временно перекупая привилегию называть себя комической или еще какой-нибудь Оперой. Они ловко уклонялись от наскоков не только Французской, но и Итальянской Комедии, новая труппа которой была приглашена в столицу в 1716 году. Оба театра, пользуясь своим званием королевских и прибегая к покровительству двора, делали всё возможное, чтобы убрать с дороги «фигляров», чьи успехи ставили под сомнение их собственные.

Особенно острым стало единоборство ярмарочных театров и Итальянцев Его Величества. Последние вывезли с родины новый жанр, сразу пленивший парижан: оперу-буфф. У современного читателя это определение ассоциируется с бравурными созданиями в стиле Оффенбаха, но «opera-buffa» Италии не имеет с ними ничего общего. Она берёт начало в интермедиях серьёзных опер того времени и унаследовала их тонкую, несколько рафинированную мелодичность.