Проснёшься утром, раскроешь глаза, ощупаешь себя – жив. Услышишь – часы тикают.
Часы тикают, тикают, тикают,
Сердце бьётся им в такт и дрожит,
И стекает по капле великое
В никуда достояние – Жизнь!
Унять сердечную дрожь помогает решительность. Быстро встал, энергично потянулся и, если услышал, что
Человек, земной шар оседлав,
В бездне летит, подвластный Божьей воле,
И силы нет, которая смогла б
Его освободить от неизвестной доли,
твёрдо сказал себе:
– Стоп – это не про меня! Понятно, что впереди может ад, а, может, райские кущи, но я-то ещё жив! Пусть
Бог всё видит, да мы-то не знаем,
Что он с нами готов выйти в путь;
Бог всё может, да мы-то не знаем,
Кому может облегчить он путь.
А потому – в дорогу?!!
Единственно, что не надо делать в пути, если грусть-тоска станет часто посещать нас, людей не первой молодости, так это подвергаться грусти. Мы ведь ещё живы, а жизнь такая выдумщица! – подскажет на какой огонёк путь править.
И перво-наперво таким огоньком должен служить огонёк семейного очага. Только в семье
Можно крикнуть: “Ура, я ещё не старик!”
Утром встал – ничего не болело;
Не беда, что жена – недовольства родник,
Но душа почему-то всё пела.
Распахнул шире дверь, свежий воздух впустил,
Щёлкнул пса по лохматой макушке,
Пробежался чуток, ощутил прилив сил,
Брызнул влагой в лицо из кадушки.
Краем глаза увидел: в окошко жена
Любопытненько этак глядела;
Пусть посмотрит: жена – она видеть должна,
Что я годен для всякого дела.
Могу с нею по улице гордо пройти:
Пусть увидят, какой я везучий!
Я такую красавицу смог отхватить
На века!
Не на всякий там случай.
Могу дров наколоть, зимой печку топить,
Чтобы было тепло в нашем доме;
Я себя самого могу просто забыть:
Рядом с ней я предельненько скромен.
А ещё: рядом с ней я всегда не старик,
Встану утром – улыбка мне светит,
И навстречу жена – лучезарный родник,
Но ещё – лучезарнее дети.
И когда так бывает?
Подумай чуток!
Ну, конечно же – в свой день рожденья!
В этот день мне поведают кто я и что,
И расхвалят без сожаленья.
Я послушный мужчина и верить привык,
А семье и друзьям верю втрое;
На другой день проверил – да я не старик,
И ничто не болит и не ноет.
Можно крикнуть: “Ура!”
Пусть услышат мой крик
Те, кто молодость мне напророчил.
Ничего, что жена вновь бурчащий родник —
Это как бы шутя… между прочим.
Мир людей не прост: каждую секунду кто-то что-то делает – не может не делать: он живёт, ибо что-то делать могут только живые люди.
И мой умирающий товарищ тоже пытается что-то делать – за жизнь цепляется, вызывает звоночком жену, чтобы, может, в последний раз насмотреться на неё, не теряя при этом надежду, что только она может помочь ему обрести утерянное здоровье.
В былые годы он, как и я, легко и восхищённо бежал по жизни и пел:
Восхищаюсь нашим миром
И луной, и темнотой,
И лучом в окно квартиры,
И девичьей красотой,
Солнцем в небе, днём погожим,
Шумным дождиком в лесу,
И арбузом толстокожим,
Что домой в руках несу.
Восхищаюсь детским смехом,
Словом преданных друзей,
Детством, что далёким эхом
Песнь поёт в душе моей,
Горизонтом, что расцвечен
Ярким пламенем огня,
Что из встреченных мной женщин
Кто-нибудь любит меня.
Былые годы остались за спиной, пришло время размышлений. В душе много сомнений, но как сказал мудрец: “И огрызком карандаша можно написать поэму!”
Прав мудрец!
Если у тебя за спиной годы пройденных дорог, значит, им сопутствовали годы испытаний.
Каждое испытание несло с собой кусочек мудрости, они упаковывались в жизненный багаж и делали человека носителем великолепных знаний. Вот только к этому времени жизненные силы потихоньку покидали хозяйское тело, а хорошо отточенные карандаши в молодости, данные для написания поэмы жизни, превратились в огрызки.