Коварная немка не пыталась соперничать с Аней, но постаралась испортить ей жизнь. Она сумела внедрить Друвису мысль, будто Анчутка имитирует свои экстазы. «С целью казаться крутой. Чтобы ты поверил: когда ты с ней, ты – супермен. И оттого еще сильнее ее полюбил. А она бы этим нахально пользовалась».

– Давняя женская стратегия! – со знанием дела заявила Штэфи. Ее лицо приняло надменное выражение и сделалось некрасивым, грубым. – Мужчины свято верят в свои силы и способности. Потому, не задумываясь, западают на женское наслаждение! На самом деле мы устроены более сложно. Надо хорошо знать и чувствовать женщину, чтобы доставить ей настоящее, полное удовольствие. А ты, – с твоими топорными представлениями об интиме, – не в состоянии этого сделать.

– Зачем тогда связываться со мной? – рассердился Друвис, униженный, опустошенный ее откровением.

– Потому, что другие ничем не лучше, – злорадно улыбаясь, добила Штэфи. – А ты хотя бы красив, и имеешь хорошие данные. Тебя можно натренировать, как потребуется… Ведь женщинам нужны мужчины, несмотря на то, что вы все бестолковые.

Друвис прочно уверовал в то, что любимая Анна бесстыдно притворяется в святом для него деле, ради господства над ним.

«Штэфи бывалая метёлка, и знает, что говорит!» – думал он, считая Аню оскорбляющей его достоинство. Та не нашла способа доказать свою невиновность.

– Ну почему, – закричала она, – ты не допускаешь, что женщина может сходить по тебе с ума и взрываться от одного твоего поцелуя?!

– Не допускаю, а с тобой – тем более, – огрызнулся он. – Ты молода и красива, а такие всегда и во всем обманывают!

– Ты, вроде, умный и взрослый, но почему такой безголовый? – Аня обняла его, глотая слезы.

Он схватил ее за ноги, закинул себе на плечи и навалился всем телом, входя в ее лоно. Огромный фаллос давил в самую чувствительную глубину. В этом положении Друвис вызывал у нее мгновенный экстаз, и, если не менял позу, приводил ее в дикое неистовство и она теряла сознание.

Анчутка заранее вырывалась и просила пощады.

– Что ты кричишь? – вновь недоверчиво спрашивал Друвис, но Аня лишь просила прекратить невыносимо-сладкую муку. Было невозможно унять исступленную дрожь, совладать с судорогами экстаза. Ее ноги сами собой били пришельца по голове, спине и плечам. Он крепко держал их, и продолжал испытание, мстительно шепча: «Вот тебе, вот тебе.» – «Отпусти», – молила она. – «Зачем?!» – «Ты же знаешь: слишком острые ощущения!» – «Это хорошо. Не отпущу».

Когда действо перешло в непрерывный крик и отчаянную борьбу, Друвис оставил свои сомнения, решив: «Уж теперь у нее «точно получилось» – хотя бы разок!» – И отпустил, нежно целуя. Аня провалилась в глубокое забытьё.

Через несколько часов она обнаружила себя с затекшими руками и открытым ртом, лежащей головой на животе Друвиса. Он не шевелился, с печалью глядел на нее, оберегая фантастический сон. Первый раз за два месяца Аннушка выспалась! Она плохо спала без Друвиса, объясняя бессонницу рабочими стрессами. Но причиной было лишь отсутствие «латышского папы». Он вернулся и восстановил порядок в душе, будто дуновением волшебного ветерка. Размолвка не вызывала сомнений в его любви, и не казалась ей катастрофой.

Заметив, что Анчутка открыла глаза, Друвис сказал, как ни в чем не бывало:

– В Бохуме работал русский канал. И в каком-то глупом фильме я увидел наш с тобой лесной пансионат. В нем проходили съемки. И знаешь, сердце сжалось, замерло, как будто я что-то родное увидел. Из-за тех мест, где мы познакомились, я, как заколдованный, смотрел неинтересное кино до конца.