«Ну да, конечно же, именно умением держать слово Кайса и известна», – саркастически подумала принцесса, горестно вздыхая и поворачиваясь на другой бок.

Неожиданно ее размышления были прерваны тихим звуком. По коридору кто-то шел, а точнее – крался.

Игнис тотчас же вскочила и навострила уши. Несколько секунд ничего не происходило, но потом ее слуха вновь достигли эти слабо различимые звуки.

«Нет, не показалось».

Тотчас же в сердце девушки зажглась дикая, безумная надежда, что сейчас ее спасут.

«Может, это ловчие Изегрима? А может, отец? Или Лариэс»?

Она сама не поняла, почему подумала о Щите принца, но это было бы действительно в его духе – пробраться в центр вражеского логова, чтобы спасти товарища.

Звуки неуклонно приближались, и Игнис вся обратилась в слух, забыв даже дышать. Наконец неизвестный остановился – прямо напротив ее камеры. В замке повернулся ключ и дверь с тихим скрипом отворилась. Увидев, кто стоит перед ней, Игнис лишилась дара речи: на пороге камеры замерла Блаклинт, одетая в дорожное платье. Подле камеры, прислонившись к стене, лежали охранники, не подававшие признаков жизни.

– Блаклинт? Что ты тут делаешь? – пораженно воскликнула огнерожденная.

– Тише… Идем, пока не поздно.

С этими словами ее спасительница сделала шаг назад, но огнерожденная продолжала стоять на месте.

– Скорее же, у нас очень мало времени.

– Что, еще одна забава Кайсы? Ей мало моих унижений, теперь хочет лишить и надежды? – с ненавистью в голосе спросила она.

– Нет, все не так, верь мне.

– Верить тебе? – ее трясло от ненависти. – А с чего бы? Ты предала нас всех, ты делала вид, что мы подруги, а за спиной ждала подходящего момента, чтобы нанести удар, ты…

Последнюю фразу она не договорила, но перед глазами огнерожденной вновь возникла картина двух переплетенных в порыве страсти тел.

– Убирайся прочь, Блаклинт, – процедила она.

Северянка затравленно посмотрела на огнерожденную.

– Игнис, я не предавала и даже не знала, что в конце пути нас ждет ловушка. Мать никогда не верила мне достаточно для того, чтобы посвятить в детали. Я же рассказывала, кем меня считают при дворе. Пожалуйста…

Отчаяние в голосе девушки было неподдельным, ну, или она очень хорошо умела играть, но… Игнис вспомнила их посиделки втроем с Клариссой, вспомнила искреннюю боль и обиду в словах Блаклинт, вспомнила, как учила ту преодолевать собственные страхи…

«Нет, такое нельзя имитировать! Я отказываюсь верить, что кто-то может оказаться столь гениальным актером, нет, это просто невозможно»!

Но если предположить, что Блаклинт говорит правду, то выходит…

«Она собирается пойти наперекор воле матери? Блаклинт? Наш трусливый северный василёк»?

Поверить в такое было весьма непросто. Ривеландская принцесса еще во время похода зарекомендовала себя девушкой крайне неуверенной в собственных силах, и лишь помощь Игнис и Клариссы – воительницы, чья красота вызывала у огнерожденной приступы острой зависти – помогли северянке выбраться из раковины, в которую та спряталась, будто пугливая улитка.

«Получается, наша улиточка умудрилась отрастить себе пару… хм-м, ног, так, что ли»?

Это следовало проверить.

– Почему? – спросила она.

– Что? – не поняла Блаклинт.

– Почему ты здесь? Почему предаешь собственную мать? Представляешь, что она с тобой сотворит, если поймает? Для чего нужно так рисковать?

– Я… – Блаклинт зажмурилась и сжала пальцы так, что костяшки хрустнули, – всю жизнь старалась угождать ей, быть преданной и послушной дочерью. Я любила ее и верила, несмотря ни на что… Но это… То, что она совершила… Это непростительно!

Последние слова были произнесены с такой яростной уверенностью, что сомнения Игнис окончательно рассеялись.