Кельт сам был таким человеком. Наслаждение, которое он испытывал в бою, сложно было сравнить хоть с чем-то из обыденной жизни. Но сейчас Кельт был озабочен лишь уничтожением хана думая, что Илдикда была права, яд мог не подействовать, и вновь прикидывал соб-ственные возможности для нанесения смертельного удара.

Рим был в одном переходе, когда до хана дошла весть, что римский епископ Лев, которого считают святым, вышел ему навстречу и с группой единоверцев стоит на коленях на Аппиевой дороге.

– Зачем? Чего он хочет? – удивился Аттила.

– Он надеется, что ты смилостивишься над великим го-родом и в желании этого готов принять смерть, но не сдвинуться с места.

От воздействия этих слов хан внезапно почувствовал, как противный липкий пот покрывает его лоб, а голова вновь идёт кругом, и чтобы не свалиться, как это случи-лось ранее, он с силой сжал ногами бока лошади.

До хруста стиснув зубы, скрывая от свиты вернувшуюся немочь, хан опустил голову, чтобы всем казалось, что он думает.

– Хорошо, – наконец произнёс он, – я встречусь с этим римлянином. – И, тронув лошадь, под удивлёнными взглядами приближённых, поскакал навстречу Льву в сопровождении всего двух телохранителей.

Тщедушный Лев стоял на коленях перед больным, но всё ещё всесильным завоевателем, который с высоты своего положения в мире определённого ему богами, ози-рал человека, считавшегося среди своего племени святым.

Хан не был ни христианином, ни просто безоглядно ве-рующим в чудеса человеком, который слепо поклоняется религиозным догматам, а смотрел на мир со строго реальных позиций. И в эти начальные мгновения встречи, его в первую очередь интересовал вопрос: что именно скрывается за этим странным визитом? Задавшись этим вопросом, Аттила поймал взгляд Льва, который так добро озирал его своими лучистыми глазами, словно был благодарен за устроенную в Италии резню.

Аттила невольно подумал, что таким взглядом его не удостаивал ни один человек в этом мире. Обычно перед ним лебезили, причём вне зависимости от того по какому вопросу обращались. Хотя бывали и храбрецы, которые смотрели прямо в лицо и говорили что думали. Однако таковых было мало, и в этот момент хан неожиданно вспомнил воина, коего хотел посадить на кол в Галлии. Боги оказались милостивы к дерзкому, возможно лишь за его смелость, выказав свою благосклонность тем, что помогли бежать. Странно, но он не может отделаться от ощущения, что совсем недавно встречался с ним. Или это проклятая болезнь так подорвала силы и ему постоянно что-то мерещится?

Тряхнув головой, словно пытаясь отогнать этим стран-ные видения и навеваемые ими мысли, хан сосредоточил своё внимание на старце. Пожалуй, этот человек также не принадлежал к простым смертным. Во всяком случае, да-леко не каждый решился бы на столь смелый поступок. Ведь он рисковал и по-прежнему сильно рискует, настояв на переговорах с ним, самим Аттилой, а значит, достоин, чтобы его выслушали.

Хан тяжело опустился на чурбак, а Лев остался стоять на коленях. В двух десятках шагов за спиной Льва также на коленях стояла группа его единомышленников-единоверцев решивших либо принять мученическую смерть вместе со своим духовным отцом, либо спасти Рим.

Это была невероятно занимательная картина, вполне достойная быть увековеченной кистью живописца для истории. Завоеватель, за которым стояла стотысячная армия и высохший римский священник с полусотней сторонников, но поддерживаемый огромной силой духа. Увы, среди немногих свидетелей этого свидания не было художников, но тот, кто был Кельтом, с холма наблюдая за встречей двух незаурядных людей, навсегда запомнил эту картину. И когда-то через века она вновь явится ему, чтобы помочь осознать, кто он есть на самом деле.