Я смотрел на горсть белых, как первый снег, таблеток.

Одно движение – и всё закончится.

Все проблемы будут решены.

Нет Бога – нет проблем.

Нет проблем – нет Бога.

Я подношу ладонь к губам… зачем-то нюхаю, и одна таблетка скатывается с ладони на пол.

Затем ещё одна, и ещё… Сжимаю кулак и наклоняюсь.

Подцепляю ногтями колесо, на паркете остаются следы белого крошева.

Беру с журнального столика бутылку вина. Отпиваю красное полусладкое.

В животе разливается тепло. Скидываю на столик горсть таблеток и лезу за тем колесом, которое укатилось куда-то вниз – под нишу столика.

В носу свербит… чихаю.

Берусь за столик и со скрипом ножек о паркет двигаю его вбок.

Вот оно. Всё в пыли, правда. И за что я платил домработнице?..

Делаю ещё глоток. Отползаю к дивану, облокотившись на спину.

Краем глаза в зеркале вижу своё отражение. Одна нога согнута в колене, спина сгорблена, волосы взъерошены, на лицо падает тень, подчёркивающая синяки под глазами.

Тянусь за пробкой из-под вина и кидаю в зеркало.

Отскочив, пробка укатилась в дальний угол.

Половинка вина отговаривает меня глотать горсть таблеток прямо сейчас.

Когда останется на донышке – тогда можно. Тогда придёт время.

Мне страшно. Пугает неизвестность. Нескончаемая темнота, из которой проснуться не получится.

Нет снов… ничего нет. Нет обязательств. Есть только густая, всеобъемлющая темнота.

Опустив глаза на руки, я ногтем подцепляю застёжку часов и даю ролексам сползти на паркет, брякнуться золотым циферблатом.

Стало легче. Кусок металла. Кусок чёртова металла с тикающей секундной стрелкой.

Часики на тот свет не заберёшь. Да и нужно ли там следить за временем?

– Извините, который час? – полушёпотом спрашиваю я. И сам себе же отвечаю: – Время умирать.

Да вот только… горсть таблеток пугает.

В теории – умирать легко, на практике, когда между тобой и смертью всего метр – становится не по себе.

Нет второй жизни. Занавес.

Делаю глоток.

Писать ли предсмертную записку? Кому? Что я скажу? Что вообще могут слова?..

Оправдать? Объяснить? Ну как же…

Вот вы. Помните, мне советы давали в самом начале?

Собраться там… взять себя в руки?.. Припоминаете?

Я лично отлично помню.

И ни хрена ваши советы не работают.

Это как просить вышедшего из себя человека – у-спо-ко-ить-ся. Будто он сам не знает этого.

Но больше всего меня пугает другое: моя смерть ничего не докажет.

Не объяснит. Эта грустная история будет лишь моей.

У вас своя жизнь, и вам (как и мне когда-то) кажется, что вы будете жить вечно.

Ну или красиво умрёте во время секса.

Я лично был бы не против во время оргазма издать последний вздох-стон и, схватившись за сердце, сползти на смятую простыню.

Нет…

От меня останутся смутные воспоминания в головах бестолковых приятелей-криптанов.

«Кто-то там что-то мутил…» – запишите на моей надгробной плите.

Зарабатывал. Тратил. Снова зарабатывал на человеческой жадности – и снова тратил. Потому что по-другому не умею.

Заработал – трать. Лозунг по жизни.

Родители поставят на видное место детские фотографии и в день моего рождения будут есть сладкое, поминая меня. Вот и всё.

А что вы хотели? Памятник? Все площади Ленина уже заняты Лениным.

Ладно… что-то я увлёкся.

Посмотрел на бутылку…

Стекло не просвечивало содержимое.

Поднеся к уху, я слегка потряс бутылку, по звуку определяя, сколько осталось.

На донышке. На один глоток.

Я подполз к столику… подставил раскрытую ладонь, а второй рукой просто смахнул.

Раскрыл рот и высыпал содержимое.

Горько.

Тянусь за бутылкой и случайно роняю её на пол.

На паркете образуется небольшое алое пятнышко.

Как же горько…

Поднимаюсь на ноги и, покачиваясь, иду в ванную.