Мартина долго утешала дочь, но та и слышать ничего не хотела. Нацепив на себя маску безразличия, она купила себе новую одежду, гребешок и пузырёк с духами, и будто забыла напрочь, с кем жила и кого любила. Погрузившись в учёбу, Лика сделала вид, что пережила расставание скоро и безболезненно и сама охотно в это поверила. А потом – рана затянулась временем и больше не кровоточила сама по себе. Неполитая для облегчения, не зашитая. Справилась, как на коже, регенерация. Оставив разве что маленький шрам – в напоминание.

– Не печалишься? – спросила Мартина, кладя руку на плечо дочери. Та покачала головой:

– Всё в порядке. – И принялась читать дальше.

«Дорогая дочь, Лика Мельтц.

Знаю, что сейчас ты наверняка задаёшься вопросом: почему ты вообще получила это письмо? Разве мало у нас с тобой было времени поговорить? Признаюсь с того света, мне его чертовски не хватило. Тут хорошо, но рядом нет тебя. И мамы. И не дай вам Бог появиться в гостях в ближайшие лет пятьдесят!

Но сейчас не об этом. Во-первых, я скучаю. А в последних, тоже скучаю. И верю, что ты достойно пройдёшь свой путь в этой жизни. Я имел радость наблюдать, как ты учишься, влюбляешься в море и желаешь связаться с ним навсегда. Когда там будет или был твой первый рейс в качестве капитана? Поставь дату рядом и запомни её!

За всю жизнь я побывал в море больше раз, чем дома в тёплой кровати. И нисколько не жалею об этом. Но есть вещи, которые я, если ты читаешь это письмо, всё-таки не успел завершить, хотя старался это сделать. И об одной из них я хочу рассказать тебе в этом письме.

Предупреждаю: прочитаешь – отрежь лист от прошлого абзаца и до конца. И сожги. Я поведаю тебе о таких делах, в которые даже сам Бог не стал соваться. Но не сейчас.»

Лика оторвала взгляд от письма. На миг в её глазах мелькнул испуг.

– В чём дело? – спросила она у Мартины, не отрывая бледного пальца от последней прочитанной строчки. Мать неуверенно произнесла:

– Я думаю, это ваш с папой разговор.

– Разговор был бы при жизни, а тут… Полагаю, ты в курсе? – быстро построила логическую цепочку Лика. – О чём он писал? Ты ведь знаешь, правда?

– Мельком. – Уклончиво ответила Мартина. – И давно уж забыла об этом. Пока один рейс не поделил нашу жизнь на до и после, я и не задумывалась, что в этом мире есть вещи, которые предопределены.

– Мне не рассказывали.

– И не стоило.

– Правда? – Лика медленно выдохнула, стараясь унять внезапно заколовшую в груди вспышку злости. – Почему? – произнесла она уже спокойно.

– Фридрих не хотел, чтобы это мешало нам жить. Тебе жить.

– Каким образом бы это повлияло на меня?

– Некоторые вещи и события не поддаются объяснению. И психика ребёнка для них слишком неустойчива. Согласись.

– Допустим. Однако, я с четырнадцати лет работаю на корабле. И уже давно являюсь совершеннолетней. Неужели не было возможности поделиться всем этим со мной вживую?

– Хорошо, – Мартина вздохнула. – Представим такую ситуацию. В один прекрасный день папа приходит к тебе в комнату и говорит: «Лика, я скоро умру, не успев завершить одно важное дело. Твоя задача – помочь мне с ним». Выслушала бы ты отца?

– Это звучит как сумасшествие, – Лика нервно усмехнулась, но задумалась. – Как человек может знать, когда он погибнет? И что за дело такое?

– Ты не ответила на вопрос.

– Выслушала бы, конечно.

– Обманываешь. Даже при всей твоей любви к отцу, у тебя не отнять скептического отношения к миру и упрямства.

– И причём тут это?

– Читай, – сказала Мартина и похлопала дочь по спине. Та нервно выдохнула и вновь уткнулась в письмо.

«На пристани в тысяча девятьсот сороковом году. Я, молодой, ещё не курящий, в рейсах чуть больше семи лет, несчастливо повстречал человека, предсказавшего мне мою судьбу, и эти слова с тех пор осели на моём сердце, и никогда не покидали мысли. Женщина пахла тяжёлыми духами и специями, и взгляд её кошачьих глаз вынимал моё нутро без остатка. Но даже она, привыкшая к непростым человеческим душам и прохладе монет в ладони, была испугана тем, что сама мне нашептала. Об этом расскажу уже не я.