Тихие слезы катились по моему лицу.

– Он умер еще до того, как мы ударились о воду, – твердо сказала я.

– Да, – согласился Ти Джей.

Пошел дождь, и мы, вернувшись к спасательному плоту, залезли внутрь. Благодаря тенту, внутри было сухо, но я все равно дрожала мелкой дрожью. Я натянула одеяло – теперь нам приходилось делить одно на двоих – и провалилась в сон.

Проснувшись, мы отправились за кокосами и плодами хлебного дерева. Разговаривать особо не хотелось.

– Вот, возьмите, – протянул мне Ти Джей кусочек кокоса.

– Нет, не могу. Съешь сам, – оттолкнула я его руку.

Мой желудок взбунтовался. У меня перед глазами до сих пор стояла та жуткая картина – изуродованное тело бедняги Мика.

– Вас все еще мутит?

– Да.

– Выпейте хотя бы кокосового молока, – предложил Ти Джей.

Я поднесла пластиковый контейнер к губам и сделала большой глоток.

– Ну как, полегче?

– Да, – кивнула я. – Ничего, мне просто нужно время, чтобы прийти в себя.

– Пойду схожу за хворостом.

– Хорошо.

Не успел он уйти, как я почувствовала, что протекла.

«О Господи, только не это!»

Молясь, чтобы тревога оказалась ложной, я отошла подальше и спустила джинсы. На белой ластовице трусиков виднелось бесспорное доказательство того, что у меня начались месячные.

Я кинулась к шалашу и схватила свою кофту. Затем, вернувшись в лес, оторвала от нее тонкую полоску, скатала и положила в трусики между ног.

«Хоть бы этот ужасный день поскорее закончился!»

Когда солнце скрылось за горизонтом, меня заели москиты – облепили все руки.

– Вы решили, что лучше москиты, чем эта жара? – заметив, как я отмахиваюсь от мошкары, сказал Ти Джей. Он уже успел переодеться в фуфайку и джинсы.

Я думала о своей кофте с длинным рукавом, которую спрятала под кустом – надеюсь, не забуду, под которым.

– Угу, вроде того.

Ти Джей

Следующие восемнадцать дней мы питались исключительно кокосами и плодами хлебного дерева, одежда уже висела на нас мешком. Во сне у Анны бурчало в животе, а меня мучили дикие рези. Я перестал верить, что нас продолжают искать, и к болям в животе добавилось сосущее чувство под ложечкой, не имевшее никакого отношения к голоду, – оно возникало всякий раз, как я думал о семье и друзьях.

Я хотел произвести впечатление на Анну, поймав рыбу с помощью копья – и умудрился пропороть себе ногу. Было чертовски больно, но я не хотел признаваться Анне, пока она не заметила сама.

– Надо смазать антисептиком, – сказала Анна.

Она наложила на рану мазь и заклеила пластырем. Объяснила, что при такой влажности микробы быстрее размножаются, а одна мысль о том, что кто-то из нас заболеет, пугает ее до потери пульса.

– Ти Джей, не заходи в воду, пока рана не заживет. Ее нельзя мочить.

«Здорово. Ни рыбалки, ни купания».

Дни медленно тянулись друг за другом. Анна как-то притихла. Она стала больше спать, и я не раз заставал ее плачущей, когда возвращался после похода за дровами или очередного обследования острова. Однажды я увидел, как она сидит на берегу, тупо уставившись в небо.

– Перестаньте думать о том самолете. – сказал я. – Вам от этого только хуже.

– И что, будем просто ждать, что однажды кто-то пролетит над островом?

– Не знаю, – ответил я и сел рядом. – Мы можем уплыть на спасательном плоте. Возьмем с собой фрукты, а дождевую воду будем собирать в пластиковые контейнеры. И погребем.

– А если у нас закончится еда, или что-нибудь случится с плотом? Ти Джей, твоя затея – чистое самоубийство. Уже понятно, что мы находимся вне зоны маршрутов самолетов, летающих на обитаемые острова, так что нет никакой гарантии, что нас обнаружат. Эти острова разбросаны в океане на площади в тысячи миль. Нет, я на такое никогда не решусь. Тем более после того, как увидела Мика. Здесь, на суше, я чувствую себя в большей безопасности. Да я и сама прекрасно понимаю, что они не вернутся. Но озвучить эту мысль – равносильно тому, чтобы сдаться.