– Был сегодня у меня на кузнице мужик из Лотаков, просил скоб ему изготовить на дом. Так он гуторил, что Ханенко переселяет своих крестьян к винокуренному заводу, чтоб там обживать новые деревни. И мужик тот поехал туда жить, хату стал строить, а скоб в округе шаром покати, все растащили, так он аж сюда приехал.

– Во как! С чего это вдруг? – выжидающе смотрел Моисей.

– Захотелось пану завод на всю катушку раскрутить. А для этого картошки дюже много сажать надо.

– Вон холера какая. Мало людей от водки сошло в могилу, – вдруг Моисей спохватился: – О-о! Так это что получается: новая земля – новая жизнь?

– А я тебе про что гуторю.

Оглянувшись по сторонам, не слушает ли их кто, Андрей почти шепотом стал толковать своему свояку Моисею, чтобы тот попытал счастья со своим семейством на новой земле.

– Так я же свободой своей поплачусь, – опешил Моисей. – В крепость попаду.

– Ну и что, зато земля у тебя будет, нужды ни в чем знать не будешь. А тут что? Батрачишь как проклятый от урожая до урожая, как нищий, куску хлеба радуешься. Хорошо, что меня кузница выручает. Тем более, говорят, что скоро царь-батюшка власть панов над крестьянами отменит, а ты с землей останешься. А здесь тебе не выжить.

– Да думал я об этом, не дай бог, рожь не уродится или бульба сгниет, помрем с голоду, – он в задумчивости почесал голову. – Ну и задал ты мне задачу. А как же дом? Хозяйство?

– Дом оставь брату Ефиму с семьей. Скотину разделите по совести.

– Как же так, я родился и вырос здесь, в этом доме, тут каждый куст меня знает, каждая пядь земли родная, а теперь ехать куда глаза глядят?

– Як на мою думку, – уперся в свояка взглядом Андрей, – семья у тебя большая, все казаки народились, а у Ефима – одни девки. Кто ему земли столько даст? Надо идти к бурмистру в Лотаки, пана-то по таким пустякам ни к чему беспокоить. Времени до утра много, так что подумай.

Моисей стал распрягать лошадь. Подошла Меланья:

– Чего Андрей приходил?

– Взяла бы да и спросила сама, – не прерывая работы, ответил Моисей. – Иди лучше приготовь поесть.

– У тебя жена есть, вот и командуй ей, – фыркнула невестка.

Ужинали молча. Накормив детей, отправили их спать, за столом остались Ефим с женой и Моисей с Прасковьей.

Моисей доел остатки вареной картошки, запил кружкой молока. Задумался, перебирая деревянные, с обкусанными краями ложки. От напряжения сошлись на лице морщины, и он, с трудом справляясь с охватившим его волнением, спокойно рассказал домашним о предложении свояка Андрея.

– Батюшки! – обрадовано воскликнула Меланья. – Неужто земли нам прибудет? Да и в избе просторнее станет.

– Цыц! – сердито оборвал жену Ефим. – Еще никто никуда не уехал, а она уже радуется.

Прасковья, бросив рушник на край печи, скребанула по свояченице сердитым взглядом:

– И впрямь терпежу никакого нету.

– Оно так хорошо было бы, но надо попуститься всем, чем наши отцы жили. Страшно подумать: сняться с насиженного места и в крепость по собственной воле попасть… Жалко трудов своих, да и боязно: как там встретят?

Ефим закряхтел, потупился и угрюмо сказал:

– Не надо жалеть, пропадем мы здесь вместе. А солнце всех греет, и там тебе землю дадут. Живи и радуйся. Только свободы меньше, а мы сейчас здесь на пана работаем не покладая рук. То за покос, то за дрова… Там так же будешь работать, да только одна радость – земли будет вдоволь.

Стал Моисей с утра одеваться во что почище. Прасковья достала из сундука старую отцовскую косоворотку, новые лапти и штаны.

– Ну вот, готов, можешь идти, – похлопала нежно по плечу жена.

Вышли во двор. После ночного дождика румяной свежестью начинался новый день. За деревней над дорогой изогнулась разноцветная радуга.