– Чего?! – вспыхнул Моисей. – Чего ты мелешь? Обмануть меня хочешь!

– Истину говоришь, Моисей Харитонович, нельзя обманывать, – Максим понизил голос. – Давай по совести разберемся. Видит бог, не хотел я этого, да бес попутал.

– Как это?

– Завтра поедешь на поле и сделай все, как должно быть. А сеять будем по той меже, что ты установишь.

У брата Ефима росли одни дочки, поэтому вся мужицкая работа лежала на семье Моисея. Он с сыновьями без продыху работал по хозяйству. Хоть оно и было небольшим и состояло из одной лошади, коровы, телки, десятка овец да кур с утками.

Приходилось пасти скот, заготавливать сено, убирать хлеб. Дочери Ефима, Ольга и Аксинья, всегда были при матери и хлопотали по дому, управлялись с огородом.

Старший сын Моисея Степан после поездки с отцом в поле стал приобщаться к работе. Теперь он управлял лошадью, сидя на ней верхом, а отец шел за сохой.

Жили они в той же старой отцовской хате. Меланья старалась держать дом в порядке. Она радовалась, что муж ее подружился с братом, перестал ходить в шинок и бросил пить. Только это благополучие семье досталось дорогой ценой.

Лишь только выпадало свободное время, за поскотиной на зеленом лугу тут же собирались деревенские подростки.

Степка с Андреем натаскали хворосту, распалили костер. Гришка Сковпень в подоле рубахи принес картошки, его сестра Пелагея держала в зажатой ладони холщовый мешочек с несколькими щепотками крупной серой соли, потом, оглянувшись, подошла к березе и повесила его за шнурок на ветку. Следом на свет костра прибежали Ольга с Аксиньей.

На улице стемнело, Гришка аккуратно положил картошины в прогоревший костер и сырой тальниковой палкой засыпал углями. Все обступили теплый жар костра и стали ждать, когда испекутся клубни.

Андрей вертелся вокруг Пелагеи, но потом притих и, давясь слюной, тихо спросил:

– Скоро уже бульба спекется?

– Какой ты нетерпеливый, – осадила его Пелагея. – Придет время, обуглятся картофлянники и запекутся.

Степка внимательно посмотрел в сторону села:

– Что-то Костика с Калистратом не видно, наверное, дядька Иван работой завалил, что и вздохнуть некогда.

– Так и Антипка не пришел, – удивилась Ольга.

– А этому-то что делать, у него воля, – усмехнулся Гришка.

Из лесу послышался тихий шорох.

– Это леший! – испуганно проговорила Аксинья и, взяв Гришку за руку, прижалась к нему.

– Какой еще леший? – огрызнулся Степка. – Нет никаких леших, наверное, варнак какой-то.

– Вон же он! – вытаращил глаза Гришка, глядя на приближающийся силуэт, и непроизвольно сделал шаг назад. Аксинья еще плотнее прижалась к нему.

Все остолбенели: от края леса к ним шла высокая худая девчонка с вязанкой хвороста за плечами.

– Глянь, девка лесная… – оторопел Андрей.

Первой пришла в себя Ольга:

– Это дочка колдуньи, – зашептала она на ухо Степке.

– Иди к нам, – приветливо сказал Степка, сдерживая страх.

Девочка подошла к костру, устало опустила вязанку на землю, поправила на голове платок и тихо сказала:

– Есть леший, он в лесу живет – это душа леса.

– С чего ты взяла? – оживился Степка.

– Мне так мама сказала.

– А я знаю, тебя Христя зовут, – по-доброму улыбнулся мальчик. – Хочешь бульбы печеной?

– Хочу.

Он палкой ловко выкатил из углей картошину, покидал ее с ладони на ладонь:

– Ух, хороша! – обжигая пальцы, разломил ее пополам и протянул одну половинку гостье.

Христя, смущаясь, взяла горячую обуглившуюся картошину и немного откусила.

Остальной народ дружно разобрал черные клубни.

– Вкуснотища какая! – обжигая губы, восторгался Гришка.

– Соли бы немножко, – мечтательно сказала Ольга.

– Так я ж принесла! – спохватилась Пелагея и, подбежав к березке, сняла с ветки мешочек.