– Ты слышала? – одна девочка подмигнула подруге, склонившись у нее над ухом. – Говорят, Джерард специально подстроил всё это, чтобы унизить Леонарда!

– Не может быть! – воскликнула другая, прижав ладонь ко рту, чтобы скрыть удивление. – Как это мерзко и подло!

Попытки Джерарда оправдаться наталкивались на стену ледяного равнодушия и колючих насмешек. Каждый его шаг, каждое слово встречались с презрением. Ему казалось, что стены коридоров сужаются, словно хищные пасти, готовые проглотить его целиком. Громкие смешки, пересуды и откровенные издёвки сопровождали его повсюду. Жизнь в школе превратилась в ад и бесконечное испытание, ежедневно погружая его в глубины отчаяния и стыда.

– Эй, – окликнул его кто-то из-за спины. – Как там живётся в тени собственной лжи?

Джерард стиснул зубы, стараясь не оглядываться и не показывать, как сильно ранит его каждое слово. Внутри него всё кипело и бурлило, как лава, готовая в любую минуту вырваться наружу.

Для Леонарда же этот эпизод стал очередным доказательством его власти и контроля над окружающими. Он наблюдал за происходящим с насмешливым блеском в глазах, ощущая сладкий вкус триумфа.

– Видишь, Джерард, – Леонард подошёл к нему, беззвучно улыбаясь. – Всё это только начало. Помни, кто здесь главный.

Джерард опустил голову, пытаясь спрятать свои глаза, полные слёз и ярости. Он знал, что против Леонарда ему не выстоять. Школа превратилась для него в ад, где каждое утро начиналось с ощущения безысходности, а каждый вечер завершался тяжёлым грузом унижений и обид.

В университете Леонард Грейвс стал воплощением амбициозности и непреодолимой жажды власти. Его холодный, проницательный взгляд, всегда направленный вперед, не оставлял шансов никому, кто решался встать на его пути. Он был искусным манипулятором, чья харизма сочеталась с безжалостной решимостью. Ежедневно Леонард разыгрывал свои карты, заставляя кампус плясать под его дудку.

В Гарварде, где каждый второй студент принадлежал к влиятельным и богатым семьям, амбиции и тщеславие, правящие балом, не способны были вызвать удивление. Но среди всех этих наследников магнатов, политиков и знаменитостей, Леонард выделялся холодной целеустремленностью и умением держать всех под контролем. Даже те, кто с детства привык к власти и привилегиям, пусть не сразу, но заметив в этом особую выгоду, признавали его превосходство.

– Леонард, ты снова возглавляешь комитет по организации конференции? – спросила однажды Маргарет, прелестная блондинка с филологического факультета, встретив Грейвса в коридоре. Её голос был полон восхищения, а лицо озаряла улыбка.

– Конечно, Маргарет, – ответил он, очаровательно улыбнувшись девушке в ответ. – Кто же ещё справится с этим лучше, чем я?

Леонард был уверен в себе до такой степени, что это казалось естественным, из-за чего слова звучали как констатация факта, а не хвастовство. За этой уверенностью, словно ширмой, скрывалась жестокая решимость. Каждый проект, каждая задача – всё подчинялось единой цели: власти.

Тихий шум шагов по мраморному полу Гарвардского университета разносился по коридорам, как шепот древних легенд. В зале заседаний студенческого совета, освещённом мягким светом старинных ламп, воздух был пропитан напряжением. Сказанное здесь слово весило как свинец, а один лишь только взгляд мог означать начало или конец карьеры. Собрания проводились еженедельно, и каждое из них становилось ареной ожесточённых дебатов, где честолюбие сталкивалось с реальностью.

На очередном заседании, посвященном распределению бюджетов на научные исследования, царила напряженная тишина. Внезапно Леонард поднялся, и его слова, подобно раскату грома, прокатились по залу.