Лес покрывал всю гору. Чем выше поднимались охотники, тем тоньше становились деревья. Местами появлялись полянки и кустарники. Часто приходилось обходить большие камни, засыпанные снегом.

Мороз крепчал. Воздух был неподвижен. Скрип снега, треск задетой ветки – каждый звук в лесной тиши был слышен далеко. Бледно-голубое небо просвечивало меж ветвями.

Хитрый бежал впереди, проваливаясь в снег по брюхо. Вдруг собака оглянулась, как бы недоумевая: перед ней был пологий спуск. Удима подал знак охотникам. Затем, сев верхом на батожок, он покатился вниз по склону, правя батожком, как рулем.

Охотники последовали за Удимой тем же способом. Хитрый скатился кубарем. Под горой прошли еще с версту. Хитрый, бежавший впереди, остановился и зарычал. Шерсть на его спине поднялась дыбом.

– Ведмедя учуял! – тихо сказал Фомка.

Он подозвал Хитрого, взял его на сворку и снял ножны с пера рогатины. Хитрый рвался вперед, натягивая сворку.

К великому удивлению охотников, до них донеслись голоса людей.

– Фома, – сказал шепотом Попов, – обожди здесь с Хитрым. Мы глянем, что там за люди.

Фомка остановился. Попов, Сидорка и Удима стали осторожно пробираться дальше.

Перед ними открылась гряда больших мшистых камней, полузасыпанных снегом. Охотники добрались до камней и выглянули из-за них.

Посреди прохода между скал сидел громадный бурый медведь. Видимо, это был шатун, не успевший залечь в берлогу. Шагах в двадцати от него стоял старый якут. Он держал шапку в руках и низко кланялся медведю, что-то говоря по-якутски. Поодаль стояло человек десять якутов, державших под уздцы волновавшихся коней. Медведь сидел на дорожке, глядя на старика маленькими глазками.

Едва удерживаясь от смеха, Попов ткнул в бок Удиму и прошептал:

– Толкуй, что старик говорит медведю.

– Он говорит, – зашептал дрожавший от страха Удима, – он говорит: «Улуу-Тойон![48] Ты – хозяин леса. Не гневайся, Улуу-Тойон! Мы пришли не для того, чтобы тебя обидеть!»[49]

Медведь подозрительно повел носом и заворчал. Старик упал на колени.

– Толкуй, что отвечает медведь, – нетерпеливо шепнул Попов замолчавшему Удиме.

– Улуу-Тойон гневается. Он спрашивает, зачем якуты пришли в его лес.

Старик, дрожа и кланяясь в землю, снова заговорил плачущим голосом.

– Старик сказал, – продолжал Удима, – он провожает дочь Кивиль с ее женихом до его юрты. Будет свадьба. Старый якут сказал: «Уважь меня, Улуу-Тойон! Пропусти нас, а то, Кур… Курсуй, жених, откажется от моей дочери».

Тут Удима быстро замотал лицо длинными ушами малахая.

– Дальше! – нетерпеливо шепнул Попов.

– «Курсуй богат. Кивиль говорит: “Он стар и зол, не хочу за него замуж”. Но я – бедный старик. Курсуй даст мне за нее двух кобыл и коня».

– Старый черт! – вырвалось у Попова.

– «Уважь, Улуу-Тойон, – говорит старик, – пропусти нас».

Старик поклонился, коснувшись лбом снега. Громкий лай собаки заставил Попова оглянуться. Хитрый вырвался от Фомы, перескочил через камни и кинулся к медведю. Рассерженный медведь встал и щелкнул зубами. Хитрый звонко лаял, бросаясь к нему то с одной стороны, то с другой.

Старик-якут упал ничком в снег и вопил:

– Улуу-Тойон! Смилуйся!

Медведь пытался поймать собаку. Его налившиеся кровью глаза остановились на старике. Он заревел, шагнул к старику и схватил его за голову зубами. Снег окрасился кровью.

Возбужденный запахом крови, медведь в десяти шагах увидел Фомку. Без лыж, без кухлянки, шапки и рукавиц Фомка стоял перед ним, готовый к бою. Встав на дыбы, медведь с ревом двинулся на него. Хитрый сзади хватал зверя за ляжки. Но медведь не обращал внимания на собаку.