Я просто возликовала, что подслушала исторический разговор.

Два главы двух соперничающих Союзов писателей делят новое, еще не построенное здание на Звенигородской. А я случайный соглядатай, первый раз оказалась в союзе, и мне идет такая информация. Кто самый главный подсмотрщик и доноситель? Конечно же, пишущий. Когда этот медведь был построен и поделен, Вадиму там дали вести Лито. Но это уже позднее.

Как редактор Вадим строго подошел к изданию сборника. Многих просто выбросил, на других обрушился с критикой. Болото было встревожено. Люди, никогда не знающие разборов своих виршей, восприняли все это как оскорбление. Но самая главная атака пошла от учительницы, окончившей пединститут. Она написала большую пьесу об Иисусе Христе и желала ее обязательно на 30 страницах поместить в общий сборник. Я никогда не встречала такой одержимости. Ни то что табуреткой, она и диваном бы кинулась, подталкиваемая бесами. Христос там был изображен отвратительно. Может быть, позже она, наткнувшись на критику, шедшую уже от других людей, все переделала, но тогда это выглядело так:

Саваоф спрашивает Святого духа:

– А куда это делся Сатана?

Святой дух отвечает:

– В преисподнюю, Господи, разве не ты его туда ниспослал?

Саваоф:

– Ну я, так ему уже давно пора вернуться…

Тут в разговор вступает Иисус.

Иисус (лениво):

– Выколеблюваются.

Вадим рядом с этим словом написал: «Это что за неологизм?».

Слишком мягко спрошено, Вадим. На том свете спросят более жестко. Но учительница воспитана на марксистско-ленинской идеологии.

Дальше…

Саваоф:

– Иисус, сын мой, ты что такое говоришь… Дерзит родителю, херувиму какому-то по лбу стукнул, что жаловаться на тебя прилетел.

Иисус (зевая и потягиваясь):

– Так ведь надоело все, Господи. Заняться нечем. Раздраженно пинает подвернувшийся под ноги камень.

И дальше на тридцати страницах такая хренотень. Простое русское слово. Хрен отбрасывает тень. Это не Иисус, а какой-то бес под этим именем. А то, что на божественное брошена тень, это ничего. Полная мертвечина сознания. Смерть. Смерть в словах, мыслях и чувствах. После таких пьес обычно люди попадают в мир, где нет божественного сверкания. И сами удивляются, почему все вокруг так пусто и мерзко. И опять начинают словоблудить, создавать свои миры. Она упорно доказывала Вадиму, что пьесу нужно обязательно напечатать.

– Почему вы все один решаете? Давайте всех соберем, и пусть все выскажутся.

Филатьев попросил меня его поддержать. Они хотели окружить и надавить на Вадима, но не ожидали, что он приведет с собой группу поддержки и в этой группе я окажусь. Я пришла с мужем скульптором, а главное – мастером критических замечаний, мастерство которых он ежедневно оттачивал на мне. Вадим стоял у стола и начал свою речь:

– Мало того, что эта так называемая пьеса не подходит по формату (30 стр. в общем сборнике – это, по-моему, слишком). Если ее напечатать, некоторые авторы вообще не попадут в сборник, как и в предыдущий раз; но есть и второй фактор, он же и самый главный: эта так называемая пьеса написана вульгарным языком. Многие, кто читают ее, останавливаются либо в шоке, либо в недоумении. Любой уважающий себя редактор не может это никак пропустить. И я предложил госпоже М. представить что-либо другое. Ответ был категоричен: либо ты (т. е. я) печатаешь эту пьесу, либо ничего. Я сказал – нет. Теперь о профессионализме «новоявленного критика», которое ставят под сомнение вышеназванные господа. Для этого придется проделать небольшой экскурс в мою творческую биографию, иначе никак.