— Пап, ты прости, я завтра все уберу.

— Сколько в доме человек?

— Восемь.

— А сколько в твоей комнате девок?

— Две.

— Две. Это получается, шесть человек где-то трахаются еще. В каких комнатах? Или в одной комнате групповушка?

— Пап...

Забавно, за десять лет этот гаденыш ловко научился манипулировать мной и вовремя употреблять слово «папа». В любой другой ситуации это обращение он бы не употребил, но тут сам Бог велел выкручиваться из ситуации.

— Марк, я не буду тебя позорить и подрывать твою так называемую репутацию перед явно более старшими дружками. Можешь идти спокойно трахаться дальше, или что вы там делаете, просто на оставшуюся сумму на твоей карточке ты вызываешь сюда клининговую службу, чтобы в итоге здесь все блестело. Не хватит на их услуги — проси у друзей. Ну или берешь сам швабру и вычищаешь все до блеска. Можно с хлоркой. Она вонючая, но эффективная.

— А ты все равно останешься здесь?

— А что, и в моей комнате трахаются?!

— Нет, ты что! Да и мы в карты играем.

— Ну, слава богу, — встаю с дивана и иду в сторону кабинета.

— Я все уберу.

Оборачиваюсь к Марку.

— Ты же понимаешь, что больше сюда никого не приведешь и следующий месяц без денег?

— Вообще без денег? — неподдельный ужас на его лице.

— Почти. Если ты забыл, следующий месяц — январь, половину из которого люди отдыхают, то есть бухают, а потом у тебя экзамены. Не бойся, я дам тебе деньги на проезд.

— Тебе сорока нет, а ведешь себя как старая зануда!

Смотрю на него и понимаю, что ничего не буду говорить в ответ, может, в чем-то он и прав. По крайней мере, ощущаю я себя лет на пятьдесят как минимум. Зайдя в кабинет и сев в кресло, включаю электрический камин. Не знаю почему, но мне нравится на него смотреть, чем-то он меня успокаивает. Наливаю себе в бокал виски и пью медленными глотками. Для матери я теперь полный трезвенник, знала бы она, что меня однажды чуть не грохнули, когда я напился на очередную годовщину смерти Веры. С тех пор и подавно почти не пью, но вот сегодня почему-то захотелось.

Смотрю на стены с темно-коричневыми обоями и не понимаю, на кой черт сделал такой темный кабинет, и зачем мне вообще весь этот огромный дом. Если его и обойти-то некогда. Мне вообще здесь жить некогда, разве что только спать.

Интересная штука жизнь: когда было мало денег, и даже когда мы еле-еле сводили концы с концами, живя в коммуналке с местными алкашами, я, оказывается, был по-настоящему счастлив. Вот так просто, мечтая о покупке новой кровати и квартиры, мы были счастливы. А сейчас это все есть, денег дохера, хоть жопой жуй, а счастья нет. Да какого счастья, вообще ничего нет. Пусто, все просто пусто. Чем больше пью, тем больше понимаю, что меня это все окончательно достало. Может, и прав был когда-то Марк: зачем столько работать, если не жить? Только беда в том, что у меня и жизни-то нет, работа — и есть жизнь.

Встаю с кресла и подхожу к рабочему столу. Давно не заглядывал сюда, знаю, что просто ни к чему. А сегодня очень захотелось, прям так, что руки горят. Открываю ящик и достаю фотографию Веры. Столько лет прошло, а все равно как будто вчера. Не знаю, сколько еще времени должно пройти, но как бы ни старался, память все равно услужливо подсовывает картинки, как мы были счастливы.

— Ой, простите, я думала, что это туалет.

Кладу фотографию обратно и смотрю на дверь, возле которой стоит очередная девка Марка или не его, хрен поймешь.

— Обычно туалеты располагаются в другой части дома и уж точно не имеют таких дверей.

— Я не знала. А вы папа Марка? Очень похожи, кстати.

Смотрю на девку, и хочется распустить к чертям собачьим всех собравшихся гостей.