– Надо будет сказать тете Шуре, что-то она ничего не говорила о задолженности. Наверное, предыдущие жильцы не оплатили.

Положив трубку, Сергей посмотрел на календарь с изображением Тамары Гверцители, его любимой певицы, купленный им по случаю и прикрепленный над письменным столом.

– Вчера было двенадцатое, это точно, – вспомнил он, – Значит сегодня тринадцатое января, в ночь на старый Новый год. У нас всегда этот день считался праздником, – усмехнулся он про себя и глянул на часы, – шестнадцать тридцать пять. Что-то он зачитался, пора бы немного и отвлечься.

Огляделся. В квартире было чисто, еще позавчера прибрался и разложил свои нехитрые пожитки, из которых основными были книги, чемодан с одеждой, да старенький «Шарпак» – видавшая виды магнитола, купленная несколько лет назад в «Березке». Мебель, холодильник и старенький еще черно-белый телевизор принадлежали хозяйке, тете Шуре. На Свету он переписал квартиру, обставленную неплохой, в основном румынской, мебелью и дачу. Себе же, по обоюдному их согласию, оставил двухгодовалый «Жигуль» седьмой модели, стоявший сейчас в гараже неподалеку, сданном ему в пользование Володей Колдиным, его сослуживцем. На сберкнижке оставались еще кое-какие сбережения, большую часть из которых он решил переписать на дочку. Оставшиеся после последней загранкомандировки чеки Внешторгбанка он уже давно отдал Светлане, ей они нужнее.

– Кстати, надо бы позвонить Иришке, – вспомнил он о дочери и снял уже трубку, но, подержав ее в руке, положил обратно.

– Пожалуй, пока не стоит беспокоить ее, лишний раз бередить ее маленькое сердечко. Бабушка ей сказала, что папа опять уехал в командировку, но это, конечно же, тоже не решение проблемы. Надо будет посоветоваться со Светланой и, по-видимому, хотя бы пока сказать, что они решили с мамой пожить какое-то время отдельно, а там видно будет.

Сергей прошел на кухню, заглянул в холодильник.

– Не мешало бы докупить кое-каких продуктов, – кроме хлеба и масла, в доме ничего не было.

Он оделся и вышел на улицу. Уже смеркалось. Стояла морозная безветренная погода, как раз такая, по его представлению, и должна быть в эти новогодние январские дни.

Скрипел снег под ногами. Зажигались уличные фонари. Куда-то торопились люди, по каким-то своим, им одним известным делам – к женам, к детям, к любимым, к своим друзьям и знакомым. И только ему спешить никуда не надо было. Все, что он приобрел в этой жизни – то при нем, а что потерял – уже никогда не вернуть.

Такое чувство, чувство одинокого волка, в последние годы часто приходило к нему, как вот и сейчас в этом огромном и чужом для него городе, среди десятков и сотен тысяч зажигавшихся огней, которые еще больше усиливали это одиночество. У него создавалось ощущение, будто бы сама Планета отторгла его вдруг, и он превратился в её спутник, маленький и одинокий во всей Вселенной среди холодно мерцающих миллиардов звезд, с высоты наблюдающий за всем происходящим на Земле.

– Что чувствовал японский Мастер-философ Такубоку, когда писал? – «Все люди идут в одну сторону, а я стою и гляжу поодаль от них на обочине»? – подумал Сергей. – Этого, наверное, никто точно, кроме него самого, не знает, но, исходя из моих настоящих ощущений и настроения, я бы сейчас сказал о себе то же самое.

В эту ночь он долго не мог заснуть, – то ли от выпитой в одиночку бутылки коньяка, то ли от резкого перепада атмосферного давления, которое он стал со временем ощущать. За окном шел снег тяжелыми, блестевшими при свете фонарей, хлопьями. Как в Афгане во время одного из разведвыходов в первую его военную зиму, когда падал вот такой же плотный и тяжелый снег…