– Шишку себе заточи, – невозмутимо сказал Шашкин и отодвинул кувалду, чтобы пропустить на палубу токаря Лалетина.

Лалетин поднялся из румпельной и, щурясь от света, стянул с головы шумозащитные наушники.

– О, радист явился! – сказал ехидный Люлек, – ништяк ты загорел в своей «яме»!

Лалетин вытер ветошкой черные промасленные ладони, водрузил наушники на шею и закурил.

– Запали что-нибудь про море, Валера, – попросил я.

– Извольте-с… Помнишь, Андрюха, ты мне фото заснял? – спросил он. – Мы тогда на корме рыбачили и все были при наушниках. Показал я снимок в родном колхозе, мужики и спрашивают: «На кой ляд вам эти наушники на корабле?» Говорю им на полном серьезе: «По технике безопасности так положено. В море, когда волны огромные, выше сельсовета, летучие рыбы планируют целыми стаями и, если не увернёшься, обгрызут тебе все уши начисто! Вот и приходится на палубе наушники одевать – для защиты ушей».

– Поверили тебе?

– Не, не поверили. Посмеялись и говорят: «Ну ты трындишь! Что волны бывают выше сельсовета, ладно, верим. А вот, чтобы рыбы летали – эт-ты врешь!»

Валера затушил папиросу о каблук и щелчком послал ее за борт. Потом вежливо сказал Будишу:

– Саня, убери свой транец с кнехта, пожалуйста. Сидеть на кнехте – все одно, что у боцмана на голове.

– Тебе жалко? – лениво ответил Будиш.

– Дело не в этом, – серьезно сказал токарь, – стармех работу поручил – осадить кнехты до штатных размеров. Придется попотеть. Дед сегодня не в духе. К обеду велел закончить.

Лалетин вынул из нагрудного кармана блестящий штангенциркуль, «колумбик», и принялся замерять высоту кнехта.

– Запиши, – сказал он плотнику, ползая на четвереньках вокруг чугунной тумбы, – корма – шестьдесят пять, бак – шестьдесят четыре. Полтора – лишку. Кто смелый?

Смелой оказалась Нина Сазонова, наша отважная практикантка. Она везде хотела быть первой. Хрупкая девушка с трудом подняла тяжелую кувалду и умостила ее на узком плечике. Матросы с садистским интересом наблюдали за необычным зрелищем. Потом Нинка отставила зад и весом уронила молот на круглую шляпу кнехта. Дзынь!

Нинка бросила кувалду и гордо блеснула серыми глазами – вот вам! Я смогла!

– Саня, теперь твоя очередь, – пожалел девушку Лалетин, – у тебя получится лучше.

Будиш подошел к снаряду, как маэстро к роялю «Стейнвей». Саня закончил музыкальную школу и у него остались прежние навыки. Он картинно раскланялся перед публикой и сделал несколько вялых ударов по кнехту.

– Хорошо, но мало, – сказал Лалетин после повторного замера. – Надо осадить еще на восемь микрон. Давай, руби, Санёк!

Будиш вошел в раж. Тяжелая кувалда с грохотом падала вниз и отскакивала от массивной чугунной тумбы. Нинка с восхищением смотрела на молотобойца. Испуганные чайки увеличили дистанцию, а потом и вовсе пропали из виду.

– Не хочешь поучаствовать? – подкрался ко мне Лалетин.

– Не, я лучше якорь пойду затачивать…

– Кто так бьет? Кто так бьет!? – презрительно сказал подошедший на шум матрос Злобин, – шлёпаешь, как по крышке рояля… ладошкой! Дай сюда, учись, студент!

Шура Злобин, он же Лумумба, он же Шпигат отличался дурной силой. Он был здоров как бык и не очень дружил с головой. Иногда его путали со шкафом.

Злобин поплевал на ладони и ухватил кувалду. Тяжелый молот в его руках смотрелся как резиновый молоточек в кабинете невропатолога. Лумумба развернулся и с плеча, на выдохе, со всего маху, гвозданул по кнехту:

– Раз!!!

– Два!!!

– Стой!

– Три!!!

«Стой!», – крикнул появившийся на корме боцман. Но было поздно. Чугунная тумба не выдержала третьего сокрушительного удара и от её «шляпы» откололся приличный кусок величиной с глубокую тарелку. Обнажилось девственное лоно кнехта. Я не думал, что внутри он пустой.