Подъезжая к сторожке, я оглянулся на заднее сидение. «Белый подарочек» пребывал без изменений в той же позе младенца. По-моему ей вообще, в отличии от меня, было очень хорошо и комфортно. – Позавидуешь поневоле, – пробурчал я, выруливая между ухабов и кочек к дедовской сторожке. Наконец, после того как «ниву» в очередной раз тряхнуло на колдобине, в свете фар показалась избушка.

– С приехаловом вас, уважаемый Александр Ильич, – радуясь, что нелёгкий путь позади, сказал я себе, – вас, кстати, тоже, госпожа Пьяная Лошадь, – обратился я к спящей девице. По понятным причинам не услышав ответа, я пристроил машину возле собачьей будки и вылез наружу. К моему удивлению окна в избушке не горели, да и пёс Силантий не показывался из своей конуры. Странно.

С этим лесником меня ещё отец познакомил. Он иногда заглядывал сюда, не знаю, какие он там с ним решал дела, но надолго никогда не задерживался. Ещё собаку помню, как она подошла ко мне – маленькому, вежливо обнюхала и села возле меня, высунув язык. Не знаю, что за мысль пришла ко мне в детскую голову, но я отчего-то решил, что за этот язык нужно непременно дёрнуть, что я тут же, и сделал со всей детской непосредственностью. Собак от обиды и неожиданности вскочил и громко гавкнул, а я моментально придя в состояние панического ужаса, с плачем бросился в дом, уверенный, что меня сейчас съедят. Никто меня есть, конечно, не собирался, бедный собак сам перепугался моих криков, он вообще был очень добродушный (как мне потом отец сказал), но я, испугавшись тогда своим детским умишком, далее в лес к отцовскому знакомому ездить отказывался. А потом с годами забыл о нём вообще начисто. Вспомнил я о нём совершенно случайно: перебирая старые фотографии и письма после переезда родителей, я наткнулся на старое черно-белое фото, где возле избушки стоят все трое: лесник, папа и собак. А когда меня придавил первый творческий кризис, и понадобилась та самая пресловутая «смена декораций», я и приехал к деду с вопросом: нельзя ли у него остановиться на пару дней… Так оно и поехало. Раз в год, а то и два, я заезжаю сюда. Лесник мне доверяет, даже пристройку мне сделал к избе, так сказать, отдельную комнату. Деду, в общем-то, часто бывает скучно, вот он и изощряется иногда. Хотя, по-моему, на совесть он соорудил тут всё. Даже сосновый стол и полку поставил. Из таких больших деревянных досок. Получилось, конечно, не произведение исскуства, но очень крепко – от этой мебели так и веет надёжностью. Добротно, надолго. Не то, что у меня на квартире, все эти современные выкрутасы. Прикольно, модно, но как-то жидковато, что ли. Немного «ненастояще». А тут этой самой «настоящьностью» всё пропитано. И когда садишься за этот стол, чувствуешь лёгкий хвойный запах, а когда опускаешь руки на поверхность плашки толщиной в пятнадцать сантиметров, то вообще как-будто к природе прикасаешься. Или представляешь себя феодалом в средневековом замке, где всё просто, грубо и очень надёжно. По-настоящему.

Как зовут деда, я подзабыл. Спрашивать во второй раз неудобно, да и человек он простой, с ним можно без лишних светских церемоний. Поэтому я называю его просто – Дед.

И вот его-то в избушке не обнаружилось. Я достал фонарик и посвечивая себе под ноги, подошёл к собачьей будке. Зимой Дед пускает Силантия жить в избу, так что будку можно смело назвать летней квартирой. Там, как и в избушке, своего квартиранта не оказалось. Понятное дело – вместе ушли. Я нагнулся, посветил в будку, просунул туда руку и снял ключ с прибитого изнутри, возле самой крыши собачьей квартиры, гвоздя.