Поэтому, Киркоф, убивая часового, нанёс удар так, как нанёс бы его, имей он дело с врагом-землянином. Поддержав его, чтобы тело не наделало шума, сержант плавно опустил его на камни. – Был бы в шлеме и куртке, как и положено караульному по уставу, может, имел бы шанс выжить, – подумал Киркоф, отстёгивая кобуру с пистолетом и ножом. – Вот тебе и Устав-основа службы.

Держа наготове пистолет, сержант, мягко ступая, двинулся наверх. Второго часового не обнаружилось. Остальные вархи спокойно лежали в пневмоспальниках справа от входа, а посреди пещерной залы стояло непонятное круглое сооружение. Оно сужалось вверху, образуя гладкий купол, а снизу уходило вглубь узкой шахты. Далее рассматривать неизвестное устройство Киркоф не стал, подойдя к ближайщему спящему варху и зажав ему рот, он, преодолевая сопротивление рефлекторно напрягшихся мышц, быстро погрузил узкое лезвие клинка в сердце. Варх распахнул глаза и выгнулся, но Кирков уже лёг сверху, прижимая к полу дёрнувшиеся конечности врага. Вздрогнув ещё несколько раз варх замер, так и оставшись лежать с раскрытыми глазами, словно удивлённо рассматривая каменный потолок пещеры.

Второй варх простился с жизнью точно также. Удивлённо простонав-промычав, закрытым ладонью сержанта ртом, дрогнув всем телом, он замер. Киркоф тихо поднялся на ноги. Спящих оставалось ещё четверо. Сержант вдруг почувствовал, что сил совсем не осталось. После недельного перехода, выжидания и последних усилий, тело подчинялось мозгу с опозданием, а вархов оставалось ещё четверо. Ещё целых четверо. Вдруг спящий в самом дальнем углу варх поднял голову и удивлённо моргая глазами, уставился на Киркофа. Тот самый, молодой – первый туалетный.

Пришлось действовать в открытую. Сержант вскинул пистолет. Раз, два, три, – нажал он на курок. Раз, два, три, – дёрнулись тела в пневмомешках, когда ртутно-берилливые пули лопнули у них внутри, разметав внутренности по изнанке спальников.

– А с тобой, дружок, нам надо пообщаться, – устало объявил сержант молодому варху, всё ещё удивлённо переводившему взгляд с соседних спальников на Киркофа, на его же языке. До него, казалось, с трудом доходила суть событий. Пару часов назад он спокойно лёг спать в окружении старших опытных боевых товарищей, а сейчас посреди бункера стоит что-то страшное, черно-серое, с пистолетом в руке и говорит, что хочет общаться… Киркоф молча, смотрел на последнего врага. Вскоре молодого варха посетила мысль, что для полноценного общения неплохо бы иметь в руке собственное оружие. Сержант спокойно наблюдал, как рука молодого начала машинально шарить на бедре под спальником, совершенно напрасно впрочем – оружие, вопреки уставу, лежало в стороне.

– Я проверка из Центра, – устало сказал Киркоф, нажимая на курок ещё раз. Пистолет молодого варха, с разбитой рукоятью, отлетел ещё дальше. – Устав, уважения требует…

Молодой, наконец, осознал произошедшее, что грязный и голый землянин с пистолетом в руке, это не страшный сон, а гораздо более страшная реальность, и что старшие товарищи лежат убитые. Насовсем. Лицо варха исказилось страхом, и он медленно поднял руки перед собой.

– Вставай, – сказал Киркоф, и, мотнув пистолетом в сторону конуса, добавил, – объясни мне, что это за штука. Если всё расскажешь, то отпущу, не бойся.

Конечно, это была ложь чистой воды, в такой ситуации оставлять кого-то в живых, означало загубить всё задуманное дело, но пообещать было можно. У молодого варха, до конца осознавшего страшную реальность, как и полагал Киркоф, в душе появилась совершенно иррациональная надежда, на то, что если он сейчас всё расскажет, то его отпустят и всё забудется как страшный сон.