Однако Дрю действительно дрожала от холода, и ей пришлось капитулировать. Она сняла мокрую блузку и, тихо вздохнув, бюстгальтер. Дрю уже застегивала сухую блузку, когда вернулась Анна.

– Победа! – Она протянула Дрю джинсы «Левис». – Блузка подошла?

– Да, отлично. Спасибо.

– Когда переоденетесь, отнесите мокрые вещи на кухню. – Анна направилась к двери, обернулась. – И добро пожаловать в бедлам, Дрю.

Очень похоже, подумала та. В открытое окно врывались крики, смех и громкая музыка, словно на заднем дворе Куинов веселилась половина населения Сент-Кристофера.

Однако когда Дрю выглянула в окно, оказалось, что весь шум Куины производят без посторонней помощи. По двору носились разновозрастные и разнополые тинейджеры и две, нет, три собаки. Нет, четыре. Огромный ретривер выскочил из воды и помчался по лужайке, энергично отряхиваясь и стараясь обрызгать как можно больше людей.

Мальчишка, из-за которого пострадала Дрю, занимался тем же самым. Судя по его виду, Сету удалось с ним расквитаться.

К причалу были привязаны лодки, что объясняло несоответствие числа машин на аллее числу участников пикника. Куины – морские волки.

И еще они очень шумные, мокрые и неугомонные. Сцена внизу даже отдаленно не напоминала родительские приемы или семейные встречи на свежем воздухе. Там музыка была классической и приглушенной, разговоры – учтивыми, а столы педантично накрыты в соответствии с какой-нибудь изысканной темой. Мать Дрю была асом тематических приемов и умела точно формулировать свои желания поставщикам еды. Дрю не очень представляла, как общаться – даже недолго – в таком хаосе, но удрать было бы невежливо.

Мальчик Кевин был явно выше нее. Пришлось пару раз закатать потрепанные штанины.

Дрю посмотрела в зеркало в прелестной деревянной раме, висевшее над комодом, и со вздохом принялась стирать салфеткой черные потеки туши под глазами. Затем она взяла свои мокрые вещи и спустилась вниз.

В гостиной стояло пианино, на вид очень старое и ухоженное. Красные лилии, купленные Сетом, красовались в хрустальной вазе на пианино и благоухали на весь дом. Диван казался новым, ковер – старым. Настоящая семейная комната, подумала Дрю. Яркие расцветки, уютные подушки, цветы, свечи. Даже валяющиеся клочки собачьей шерсти не портили впечатление. Тут и там виднелись фотографии в разномастных рамках. Никаких намеков на упорядоченность, что, пожалуй, и составляло основное очарование этой комнаты.

На стенах висели картины – морские пейзажи, городские пейзажи, натюрморты, – явно принадлежащие кисти Сета. Однако внимание Дрю привлек очаровательный карандашный набросок.

Большой белый дом, обрамленный деревьями и водой. Родной дом. Рисунок задел ее самую чувствительную струну, разбудил дремлющую тоску.

Дрю подошла поближе, изучила тщательно выведенную подпись в нижнем углу. Так аккуратно мог расписаться только ребенок, поняла она прежде, чем увидела дату.

Да, маленький мальчик нарисовал свой родной дом. Ему хватило таланта и проницательности, чтобы передать карандашом ценность этого понятия, его тепло и стабильность.

Дрю не могла больше злиться на него. Он может быть идиотом с огромным водяным ружьем, но он добрый человек. И если искусство – отражение личности художника, он необыкновенный человек.

Ориентируясь на звук голосов, Дрю прошла на кухню. Еще один семейный центр притяжения. Корабль, управляемый женщиной, серьезно относящейся к приготовлению пищи. Длинные рабочие столы, ослепительно белые с веселой красной отделкой, заставлены блюдами и мисками с едой.

Сет и Анна стояли, едва не соприкасаясь головами, Сет обнимал Анну за плечи. Анна распаковывала очередное блюдо.