Она продала коз. Смотрела, как их загнали в крытый прицеп, где они кричали. Ей было страшно, что им тесно. Пахло мокрой шерстью. Она слышала глухие редкие удары и мелкое постукивание копыт. Две машины выехали от ее дома на дорогу. Затем, скользя мимо рекламного щита строительной компании, выровнялись и нырнули в летний дождь.

Лето кончалось. Оставшихся четырех ей пришлось отвезти самой на бойню, таких же напуганных, как она сама. В конторке подписала необходимые бумаги.

– Предательница, – сказала та, что жила в ней.

– Что я могу сделать? – огрызнулась Мзд.

И другая замолчала. Мзд прислушалась – тишина.

– Вот и заткнись, – укрепилась она в своей дерзости.

Дом встретил ее мрачно: такой пустой, такой большой теперь для нее одной.

Мзд все чаще сидела в саду, заросшем высокой травой и чертополохом. Несколько недель он красовался фиолетовыми цветами, а теперь они поседели, распушились и летали по саду, прорываясь через сетчатый забор в поле.

Она одновременно думала и не думала в такие моменты. Жила и как бы не жила. Реальность распалась на черное и белое. Тяжело было подниматься по утрам. В кровати, очнувшись от сна, она часами размышляла, вставать ли ей вообще сегодня. Сколько еще предстоит прожить вот так, прежде чем наступит конец? И замирала от ужаса ждавшей ее впереди бесконечности.

– Почему вы вообще разводитесь? Он нашел себе другую? – был первый вопрос единственного человека, кому она доверилась.

– Он только сказал, что мы как брат и сестра… Не думаю, что у него другая. Признаться честно, – не спрашивала. Может быть. Но если он ушел от меня потому, что ему лучше одному, чем со мной, это вдвойне тяжелее. Понимаешь, про что это? Я чего-то еще жду. Мне тяжело, особенно учитывая, что его решение стало таким неожиданным. Неужели мы жили в таких разных мирах? Наши отношения казались мне не идеальными, конечно, но ровными, крепкими. Десять лет вместе. Я расслабилась и доверилась. Понимаю, что виноваты оба. Но почему? Я задаюсь вопросом. Я настолько его не понимала?

– Ну должна же быть причина ухода?

– Не знаю… Хочу сказать, что не могу залезть к нему в голову… Очень многое произошло за предыдущий год. И пандемия, из-за которой дела на ферме пошли непредсказуемо, надо было приспосабливаться. И проигранный суд с бывшим квартиродателем: пять лет надежд. И его новая супер-классная машина. И новая работа, которую он нашел на юге Франции, в крае постоянных каникул. Солнце, море. Ощущение свободы и легкости. Далеко от дома и проблем.

– Но это же была его идея с фермой!

– Да, – она усмехнулась, – только вот у него таких идей было сто миллионов. И пасека, и грузовики для перевозок, и юриспруденция, и продажи… Он так легко начинал. Но поддержать и углубиться не хотел или не умел. А я не могу вот так все бросить. Почему так? Может, просто чересчур серьезно отношусь к жизни? Наверное, он прав, мне не хватало легкости.

Разговор прокомментировала для нее лично (собеседница, конечно, не услышала) та, что была в ней. Не просто выкрикнула, а выплюнула ядовито: "Вот-вот! Ты ничто, как печальное чмо". Она даже вздрогнула. И такой она тоже была перед тем, как стать маленькой и злой.

– А суд?

– А по суду мы проиграли сумму почти в треть от стоимости нашего дома.

– Какой мошенник! Наказать бы его!

– Мм, ирония системы.

– Не понимаю, как такое возможно?

– Из-за протоколов.

– Каких протоколов?

– Как бы сказать? Во Франции есть такая система "общих случаев", и я, похоже, в их стандарты не вписываюсь, – она нервно хихикнула. – К примеру, развод: всего четыре типовых сценария. Купили имущество? Продавайте, делите деньги пополам. А другие варианты? Нет. И продолжают настаивать на процессе по шаблону. И ты рыдаешь у адвоката, объясняя, что, продав дом, останешься одна, без жилья и работы… А он смотрит на тебя, размышляя, и, слегка помедлив, снисходительно говорит: "Хорошо, будем работать индивидуально".