предприняла амбициозную попытку перенести на американскую почву британский опыт социального экспериментирования, основным центром которого был Тойнби-Холл в лондонском Ист-Энде. Чикагский сеттльмент – фактически общежитие в первоначальном значении этого слова – предполагал проживание в одном здании (но в отдельных квартирах) женщин, связанных с университетом, которые оказывали разнообразную социальную помощь окрестным жителям, среди которых доминировали мигранты с низким уровнем дохода. По сути дела, Аддамс и ее соратницы предпринимали попытку установления коммуникативных связей и стирания социальных барьеров между представителями различных социальных и этнических групп. При этом особое внимание уделялось работе с детьми, чьи родители представляли различные волны переселенцев из Старого Света.

Джейн Аддамс в окружении детей в Халл-Хаусе (конец 1920-х годов)

Небывалые темпы урбанизации и роста городского населения, основным источником которого были мигранты из других стран[25], а также белые приезжие преимущественно с восточного побережья США и афроамериканцы из южных штатов, имели одним из своих следствий опасно высокую степень социальной дифференциации, сопровождающуюся и количественным увеличением групп чикагцев с тем или иным уровнем дохода. Это, в частности, означало формирование весьма влиятельного среднего класса, представители которого предъявляли более высокие требования к качеству жизни и состоянию городской среды. Между тем здесь были очень серьезные проблемы. Самый старый по времени эпитет, которого удостоился Чикаго – dirty city, грязный город. Прежде всего это было связано со скотобойным промыслом. Даже в конце XIX в. крупнейший скотобойный комплекс Union Stock Yards, достаточно удаленный от центра Чикаго и использующий множество технических усовершенствований, оставался важнейшим фактором экологического неблагополучия. В. Г. Короленко, приезжавший в 1893 г. в качестве корреспондента журнала «Русская мысль» на Всемирную Колумбийскую выставку, не скрывал отвращения:

«Перед нами целый городок сумрачно-муругих зданий с широкими дворами, обвеянных клубами пара и дыма… Грязно, сурово и уныло. Stock-yard неряшлив, серьезен и несколько циничен. Он грязен, некрасив, он нехорошо пахнет, и порой гости Чикаго, съехавшиеся со всего мира на его выставку, вынуждены затыкать носы… Что делать! Городу приходится выносить эти неприятные черты в характере Stock-yard'a: ведь город сделал блестящую карьеру, он может принимать, у себя блестящее общество главным образом благодаря своему некрасивому дедушке, Сток-ярду… А дедушка не торопится скидать для гостей грязный халат…»[26]

Неудивительно, что в американской литературе чикагский Сток-Ярд оставил еще более яркий след. Именно там разворачивается действие «социологического» романа Эптона Синклера «Джунгли», основными персонажами которого являются эмигрировавшие из Российской империи литовцы. Один из главных «разгребателей грязи» прогрессивной эры, Синклер одновременно стремился поднять в «Джунглях» в крайне заостренной форме несколько ключевых вопросов – рабочий, миграционный, женский, санитарный, внеся тем самым лепту в распространение социалистических идей. Эффект романа был сильным, но наибольший отклик все же был связан с санитарной проблематикой, ущербом для здоровья работников скотобоен и живущих поблизости горожан. Уже позднее весьма значимым стал вопрос и о правах животных, попавших на конвейер «животно-индустриального комплекса», в частности праве на минимально болезненное умерщвление. Чикагские скотобойни, таким образом, внесли свой вклад в переосмысление во второй половине XX в. отношений между человеком и животными, используемыми им в пищу