Артур Шлезингер-мл., развивая идеи своего отца, отмечал, что либеральные циклы слишком «энергозатратны» для социального организма и после них всегда нужен более или менее продолжительный консервативный период, позволяющий обществу восстановить силы. Но такой «отдых» дается высокой ценой накопления социальных противоречий, разрешить которые удается уже в новом либеральном цикле. Шлезингер-мл. определял «цикл как непрерывное перемещение точки приложения усилий нации между целями общества и интересами частных лиц»[6]. Подлинный цикл является самовоспроизводящимся, «каждая новая фаза должна вырастать из состояния предыдущей и присущих ей противоречий, в них находя и подготавливая условия для очередного поворота»[7].

Не идеализируя эту схему, мы все же считаем нужным принять ее во внимание, поскольку нас интересует исторический контекст зарождения интеллектуального движения, которое уже на следующем историческом этапе привело к настоящим прорывам в нескольких областях социального знания. И здесь весьма полезным дополнением к схеме цикличности американской истории, предложенной Шлезингером-ст. и уточненной его сыном, служат идеи Сэмюэла Хантингтона о порывах американской «исповедальной страсти» (creedal passion). Согласно Хантингтону, некий обобщенный американский «символ веры» предполагает наличие правительства (власти), одновременно сочетающего в себе такие качества, как открытость, эгалитарность, подконтрольность, отзывчивость к нуждам отдельных индивидов и групп, отказ от принуждения. Разумеется, ни одна из американских администраций такому политическому и нравственному кредо в полной мере не соответствовала. Из этого проистекает разрыв между идеалами и институтами, который иногда становится нетерпимым и провоцирует мощный всплеск общественного негодования и усиление социальных размежеваний. В конце концов нарастающее напряжение приводит к серии радикальных социально-политических изменений, средняя продолжительность которых составляет порядка 15 лет внутри большого 60-летнего цикла. В американской истории XVIII–XX вв. Хантингтон выделяет четыре эпохи: начиная с 1770-х годов – революционная эра; начиная с 1830-х – джексонианская эра; начиная с 1900-х – прогрессивная эра; начиная с 1960–1970-х – S&S (хантингтоновский акроним от Sixties and Seventies)[8].

А чем же тогда было последнее десятилетие XIX в.? Восприятие эпохи современниками не всегда точно. «…Неуемная энергия американцев, находившая спасительное занятие для их свободных от мыслей умов, как и процесс созидания новой общественной силы и применение ее растущей власти, по всем признакам выдохлись», – саркастически скажет об этом времени Генри Адамс[9]. На деле же происходило как раз то, о чем писал Хантингтон: «позолоченный век» продуцировал новый подъем морального негодования из-за разрыва между идеалами и институтами, отчуждение между массовыми группами и политико-экономическими элитами быстро нарастало, на арену политической борьбы выходили новые, прежде «молчавшие» группы интересов, начинавшие отстаивать свои права, резко усиливалась роль прессы, все чаще бравшей на себя функции противовеса коррумпированным политикам, появлялись новые формы и каналы политического участия. И если корифеи американской словесности, такие как У. Уитмен