В человеке (независимо от национальности), в момент рождения.
1997г.
* * *
Абажур-острослов, многоликой своей бахромы.
Как попоны кобыл, не стесняясь земли, и зимы.
Смотрят в мир, и с глазами уставшего Дика.
Рассыпается снег, нет, не снег это хлопок души.
Я хватаюсь за мир, как за грудь малыши.
Превращая мотив, в отголоски минорного крика.
1997г.
* * *
В голове моей, не единой мысли.
А те, что были, давно уже скисли.
И превратились в завтрак, обед, и ужин,
случайного интуриста.
Или точнее сказать, в иллюзию Монте Кристо.
Ночи, которые были (для нас), новорождённым.
Превратились в чернила, и изменили с клёном.
Сморщились, постарели, смещались изрядно с воем.
Вселились в странника, и изгоя.
Мысли, вообще отличаются, как часть от целого.
Как владелец мыслей, как тьма, от белого
мела, и сахара, вместе взятого.
Реагирует на реакцию сажи, с ватою.
1997г.
* * *
Здесь тихо весною, и тихо зимой.
Никто не выходит к реке за водой.
И простыни вьются на сильном ветру.
И егерь подносит ладони ко рту.
Хозяин он в этом прекрасном лесу.
Он стар, заблудившись в родимом краю.
Он хворост несёт, и собаку ведёт.
Своей он избы никогда не найдёт.
Он слеп, он бессилен зимою в лесу.
О, бедный старик, он упал за версту,
от дома родного, где хлеб, и вода.
(не окончено)
1997г.
* * *
И время, и вода
есть формула, далёкая от химии.
Ломая шар, приобретая линии.
Внося трапецию в системы бытия.
И время, и вода
есть формула, далёкая от истины.
Живут слова, соприкасаясь мыслями.
К началу, и концу, как «А», и «Я».
И время, и вода
есть формула…
1997г.
На берегу заброшенного мыса
На берегу заброшенного мыса,
горячий воздух, запах барбариса.
Шум океана. Млеют кипарисы,
под жарким солнцем, брошенного мыса.
Духота. В старой хижине к вечеру, пахнет салатом
из крабов. Много их, у пурпурного мыса.
Невозможно уснуть по ночам, речь сливается с матом.
Когда в тысячный раз, с чем-то возиться толстая крыса.
Небо редко порадует глаз, пролетающим (над) самолётом.
Утешение в полдень, трансляция матча из Дели.
И от рыбы тошнит, как в дешёвой аптеке, от йода.
Очень часто мечтаешь о виски, в прикус с карамелью.
Мухи липнут к щекам, как кусочки прозрачного скотча.
Поклоняясь богам эпидемий, разносят заразу.
Всё равно не уснуть, и не скажет никто «доброй ночи».
Если только не шёпот воды, или крик водолаза.
На другом берегу, ловят рыбу. Предлагают за жемчуг валюту,
немного. Но можно хотя бы одеться по моде.
Здесь довольно тоскливо, не хватает, лишь только к уюту.
Большегрудой Испанки, чтобы ей овладеть на комоде.
Постоянно ныряют, как падают, спины дельфинов.
Отвлекая внимание, разделяют минуты досуга.
Иногда можно спутать их, с заблудившейся субмариной.
Приплывшей тайком, то ли с Севера, то ли с Юга.
Рядом бродит живая душа, это чёрный лохматый пёс.
До сих пор, я не в курсе, кобель, или сука.
Я не знаю, с каких берегов, его «дух» принёс.
Или точнее сказать, с какого упал бамбука.
Читаю, опять прошлогодний журнал, о футболе.
Пишут: «За год погиб, уже третий фанат».
Снова хочется виски, со льдом. И большого застолья,
но, увы, на обед, лишь из крабов салат.
1997г.
«Неаполь»
В прокуренном баре «Неаполь»,
где пил я джин тоник. Каракуль
седых облаков поднимался,
по трапу на палубу «Марса».
На сцене всю ночь танцовщицы,
крутились, и их ягодицы.
Съедали глазами, как груши.
И море владело над сушей.
Стоял я за стойкой, распятый.
Был вечер, и час был девятый.
Путаны курили у входа.
Хрипел баритон парохода.
Он прибыл сюда из Каира,
под звуки ночного буксира.
Рояль надрывался бедняга,
и выла у двери дворняга.
Я был здесь, смотрящий на море.
Турист, говорящий: «I am sorry».