Он слегка улыбается.

– Думаю, нам нужно продолжать тренировки…

Я улыбаюсь в ответ.

– Даже не знаю, я буду жутко занята, пытаясь пройти по прямой…

Он протягивает ко мне руки, и я кладу голову ему на грудь. Закрыв глаза, я слушаю, как бьется его сердце.

Меня клонит в сон, и, кажется, я ненадолго отключаюсь. Проснувшись, я не могу понять, где я.

– Вот дерьмо, – говорю я. – Который час?

– Начало седьмого.

– Боже, я же в шесть должна быть дома. Обещала маме прийти к ужину. Мама собирается обсуждать с папой модельные дела.

Я надеваю нижнюю часть бикини и долго ищу под кроватью верх.

– Звучит зловеще, – комментирует Ферди, надевая очки.

Я закатываю глаза.

– Мама ни хрена в этом не понимает. – В ответ на это Ферди строит мне рожу. – Что не так?

– Что бы ты предпочла? Чтобы она о тебе заботилась или чтобы жестко на тебя давила и выжимала все соки, как в «Мамах в танце»[10]?

– Убедил. Мне правда пора идти. – Я быстро целую его напоследок.

– Подожди минуточку, я тебя до дома провожу.

– Я же на велике. Проедусь с ветерком. До завтра, да?

– Ага.

Ферди живет в Бранниган Хаус – одном из высотных жилых домов-башен, которые совет грозится снести после того, что случилось в Гренфелле[11]. Коридоры и лифты – что-то с чем-то, но квартира Ферди ничего, хорошая и большая, и из окна офигенный вид на Темзу и электростанцию «Баттерси».

Выйдя из дома, я с независимым видом прохожу мимо группы страшноватых на вид девчонок, которые пасутся на углу, рядом с местом, где я пристегнула велосипед. Я чувствую на себе их взгляды. Девушки стоят тихо, но я продолжаю идти, уставившись себе под ноги, и стараюсь поскорее отцепить байк. Вскочив в седло, я быстренько даю деру. Здесь, в округе, полно всяких шаек, но с ними дело обстоит так: если ты их не трогаешь, они тебя тоже не тронут. Мы – тихие инди-кидс[12] – с ними никак не пересекаемся. К счастью, этот район я знаю как свой собственный, все входы и выходы, проулки и проходные дворы. Я срезаю угол на Чикен Бакет, проезжаю по задворкам за прачечными и парикмахерскими – и через пять минут уже дома.

Пристегиваю велик рядом с домом и как ни в чем не бывало вхожу в квартиру. Как я и боялась, весь дом пропах какой-то запеканкой (кто же откажется от запеканки из микроволновки?). Я опоздала. Не сомневаюсь, мамино настроение от этого только улучшится.

– Прошу прощения! – кричу я. Хорошо бы прибавить: «Я заснула после секса с Ферди», – думаю я, чтобы уж окончательно прикончить предков.

– Торопись, – отвечает мне папа с кухни. – Твой ужин стынет.

Скинув кроссовки, я шлепаю босиком через гостиную. Они уже едят. В доме Новаков ужин никого не ждет.

– О, смотрите, – радостно вопит Милош, – это же сама Кара Делевинь!

– Я должна была обидеться? – спрашиваю я, садясь за стол.

– Даже не начинайте, – строго говорит папа.

Наклонившись, я целую его в щеку.

– Привет, тата.

Штамп, конечно, но я всегда была папиной дочкой. В самом хорошем смысле.

– Привет, кнопка, как жизнь сегодня?

Я смотрю на маму – она внезапно заинтересовалась веточкой аспарагуса.

– Они хотят подписать со мной контракт.

Это от папы я унаследовала свои «ледяные» (это выражение Сабы, а не мое) голубые глаза и черные как смоль волосы. Сейчас его глаза так и горят под густыми черными бровями.

– И что ты решила?

– Зоран, – перебивает мама. – Ей всего шестнадцать…

– Она достаточно взрослая, чтобы иметь свое мнение.

Больше мама ничего не говорит.

– Я им, кажется, понравилась. Они думают, что я могла бы сниматься для журналов и выступать на дефиле. Ух ты, картошка по-деревенски! – Я сую в рот одну дольку. Я – Хэнк Марвин.