– Так, – протянул Кашин. – Кажется, я начинаю понимать, куда ты пропал в конце мая. Черт тебя возьми, так это было глубокое погружение? Сколько она выдержала? Всего три месяца? Я бы рядом с тобой и недели не продержался. Вот я помню…

– Вовка, – сказал Рыбкин. – Не говори ничего. Просто имей в виду, что это была та самая девчонка.

– А Ольга не та самая? – спросил Кашин.

– Была ею, – ответил Рыбкин. – Или почти была. И продолжала бы… наверное. Да я не тот самый оказался. Для нее. Думаю так.

– Разве мы с тобой в том возрасте, когда еще можно немного сойти с ума? – спросил Кашин.

– А если забыть о возрасте? – ответил вопросом Рыбкин.

– Склероз предлагаешь или деменцию? Ау? Ты уверен? Что молчишь?

Да, Кашин умел напустить сарказма в тон, как никто. Рыбкин ответил не сразу. Почему-то ему показалось, что поведать приятелю о сломанном ненароком члене было куда как проще, чем разворачивать перед ним же что-то такое, что должно находиться под кожей. Может быть, в тайне от самого себя.

– Ты о чем? – наконец спросил Рыбкин. – О какой уверенности ты говоришь? О том, нужен ли мне воздух? Я думаю, что нужен. К примеру, чтобы дышать.

– А не поздновато ли? – спросил Кашин.

– Дышать? – переспросил Рыбкин. – Не думаю. Короче – девчонка пропала. Не было ни ссоры, ничего. Недели не прошло, как она ревела, узнав, что у меня отец умер. Хлюпала носом, когда мы прощались. Должна была приехать за мной в аэропорт. Не приехала. На звонки не отвечает. Готов предположить самое страшное.

– То, что она бросила тебя – старого дурака? – спросил Кашин.

– Самое страшное – это самое страшное, – не согласился Рыбкин. – То, что она попала в беду.

– Всем бы твой оптимизм, – вздохнул Кашин. – Другие варианты рассматриваются?

– Не знаю… – поморщился, оглядываясь, Рыбкин. – Все, что угодно. Но на нее это непохоже. Логики я не вижу. Понимаешь… она отличается от всех. Но предсказуема. На своем уровне. Она должна вести себя как ответственный человек. То есть, предупредить, позвонить, сообщить, дать о себе знать. Без вариантов.

– Слушай, где ты берешь такие знакомства? – заинтересовался Кашин. – Или я всегда западаю на противоположностей?

– Я не знаю, – Рыбкин отошел к окну, потянул на себя фрамугу. – Прошу тебя, узнай, что можешь. Девчонку зовут Саша Морозова. Лет ей… Черт, не знаю. Двадцать пять, тридцать, тридцать два – тридцать три. Нет, вряд ли больше двадцати восьми. Мать где-то в Нижнем Новгороде. До последнего времени снимала квартиру на Стромынке. Записывай адрес. Да, и телефон. Если вдруг все-таки ответит, скажись моим другом. Ей, кстати, все было интересно. Хотела с дочерью моей познакомиться.

– Да у нее были на тебя далеко идущие планы! – отметил Кашин.

– Нет, – отрезал Рыбкин. – Просто хотела посмотреть, как я могу отразиться в детях. Спортивный интерес. И никаких планов. Демонстративно и категорически. Отношения… без обязательств, разговоры, взаимное влечение и… почти щенячье повизгивание при встрече. Впрочем, беззвучно. Одним взглядом.

– Чтоб мне сдохнуть, – пробормотал Кашин. – Что-то я не помню такого фильма! Это чего же? Бинго? Или ты в глубокой разработке? Владеешь государственными секретами?

– Не знаю, – повторил Рыбкин. – Ничего не знаю. Так бывает. Да в той же логистике. Все вроде бы бьет по всем позициям. Потом сбой в одном пункте и полная ясность сменяется полной неясностью. Здание рушится. Короче. С моей идиллией что-то случилось. Пока я был в Красноярске, она внезапно съехала. Куда, почему – неизвестно. Работала в парикмахерской напротив нашего офиса. Я звонил – взяла отгулы на ближайшую неделю, но увольняться вроде не собиралась. Никаких координат не оставила, близко ни с кем знакома не была.