Я снова надеваю смокинг, выхожу из туалета и отправляюсь на поиски Тимоти, чтобы предостеречь его от злоупотребления виски.
А деревья истекают кровью. Только вот никто этого не видит.
Вера, надежда, любовь
– Ладно, выкладывай.
Я выпускаю бутылку с водой из рук и бросаю на лучшую подругу вопросительный взгляд.
– Что, уже? Я получаю официальное разрешение грузить Пейсли Харрис на любую тему без исключения? Вау, круто! Подожди-ка, мне нужно переварить эту информацию. – Про себя считаю до двух. – Ага, ну вот. А знаешь ли ты, что каланы во сне держатся за лапки, чтобы их не унесло друг от друга? Это же просто отпад, да? Мне срочно нужно как-нибудь съездить в Калифорнию, чтобы это увидеть и…
Продолжить не получается, поскольку Пейсли зажимает мне рот ладонью. Я смеюсь и пробую вывернуться, но, ударившись затылком о бортик катка, понимаю, что это не очень хорошая идея.
Лезвия моих коньков скрипят по льду, когда я снова поднимаюсь. С наигранной укоризной смотрю на Пейсли и упираю руки в бока.
– Ты убить меня хотела или как?
– Внимание, спойлер: дышать можно и носом. – Пейсли достаёт из пучка заколку, чтобы закрепить её плотнее.
– Да, но слушай, у меня во рту осталось много гадких ворсинок от твоих грязных перчаток, а ты знаешь, как я ненавижу, когда ворсинки попадают на язык.
– Вообще-то не знаю. А перчатки не грязные, я их стираю.
– Вчера ты ела в них пирожное, шоколад растаял, и теперь они все в нём. Ну разве не противно?
Пейсли смеётся.
– Боже, Гвен! Ты можешь хоть раз побыть серьёзной?
– Нет.
– Но сейчас ты должна.
На другой стороне катка у бортика стоит Полина, тренер Пейсли, и наблюдает за нами. Пейсли касается пальцами моего локтя, давая понять, что мне пора.
Я кидаю бутылку с логотипом «Айскейт» за бортик, но не попадаю в кресло на трибуне, в которое целилась. Она катится по полу, а я не могу избавиться от мыслей о том, как мы с этой бутылкой похожи. Как мы похожи.
Мы с Пейсли объезжаем Эрина и Леви, которые отрабатывают тодесы[2], и я делаю особенно большой крюк вокруг них, поскольку не хочу получить коньком по ноге. Нет-нет, не сегодня.
– Итак, – начинает Пейсли, выполнив моухок[3] и продолжив двигаться спиной вперёд. Я повторяю за ней, вытягивая руки и сосредотачивая внимание на шагах. – Я смотрела на это несколько дней, никак не комментируя, хотя это было странно и бросалось в глаза всем вокруг. Даже Полина спросила, хотя она никогда не спрашивает ни о чём таком, что не касается занятий. Так что теперь и мне нужно знать.
Я прекрасно понимаю, что будет дальше и что она собирается сказать. Однако я не желаю это слышать, вернее, не желаю отвечать. Потому что ответ сделал бы это реальным, каким-то окончательным. Не обсуждать это – значит лишить реальность той силы, которая безжалостно давит на мою грудь, не давая дышать.
Только вот я хочу дышать. Я хочу жить. Так что, реальность, пока я тебя не вижу, не слышу, пошла прочь.
Как только Пейсли открывает рот, чтобы продолжить, я переношу вес на левую ногу, а потом касаюсь катка правым коньком и отталкиваюсь. И вот я лечу. Полёт длится всего пару секунд, но для меня это временная петля, чистая эйфория, подобная рою бабочек в животе. Как наркотики, только лучше.
Я трижды оборачиваюсь вокруг своей оси и приземляюсь на лёд. Неловко, но всё же приземляюсь. Мне удалось устоять. От неожиданности я начинаю смеяться и ищу глазами подругу.
Она бежит как пингвин, размахивая руками и вытаращив глаза.
– Это был…
– … тройной, что ли? Это были три оборота! Скажи, что их было три, Пейс, иначе я сейчас с ума сойду, я…
– Три оборота. Совершенно точно. Стопудово.