Через недолгое время папа вновь открыл дверь, и в его руках я увидел шоколад необъяснимых размеров. «Бабаевский» именовался. Конечно же я поделился им со всеми, как нас учили в семье. А обертку от этого сокровища еще долго хранил в коробке вместе с остальными мальчишескими игрушками.

В школе я вел себя очень прилично. В походы, например, где все безобразия обычно творятся, никогда не ходил. В первом классе был командиром «звездочки», а в старших – комсоргом. Потихонечку разваливал комсомольскую организацию – собрания абсолютно не проводил. Классе в третьем у меня возникло желание заниматься литературным трудом. Были первые набросочки на уровне рассказа про белочку, птичку, рассказ «В лесу». А когда я сочинения писал, такие муки творчества испытывал!.. Но уже в более «позднем возрасте» мой кругозор ограничивался в основном школой и стадионом. Больше времени не оставалось ни на что. Так получилось, что в 15 лет я перенес операцию на мениске, ходил с палочкой и стал писать стихи… Этот слом юношеских ожиданий я воспринял как трагедию. Ведь я был капитаном юношеской команды и мечтал стать настоящим футболистом. А вышло так, что стал писать стихи.

Купила мама гладиолусы,

Блестел застежками портфель.

Сентябрьский ветер путал волосы,

Сестренки ели карамель.

Родня хмелела от волнения,

Шел первый раз ты в первый класс.

И было столько восхищения:

«Сынок стал школьником у нас!»

А годы, годы, годы-саночки

Домчали до армейских трасс.

Да, ты давно не веришь в сказочки,

Но все равно сынок для нас.

Такой же ласковый, веснушчатый,

Как в том заветном сентябре.

Портфельчик новый, не игрушечный

Несешь ты гордо на заре.

– Шаганов, а ты почему не в белой рубашке? Сегодня к нам в школу приезжают ваши сверстники из Шотландии. По линии Общества дружбы народов.

Практически для нас, девятиклассников 899-й московской школы, люди с другой планеты. Построились мы линейкой в актовом зале, бодро исполнили «Эту песню запевает молодежь». «Ш-ш», акцентируя в окончании каждой строчки припева. Молодежь капиталистическая была чуть постарше нас. Одета нигилистически, сплошь конопатая и не говорящая по-русски. С дурацкими вымпелами в руках. А что они, джинсы должны были привезти? Мы, в свою очередь, за некоторым исключением, не очень блистали английским.

– Наши девчата поинтересней будут, – обмолвился я с Димкой Яковлевым.

– Еще бы, наши самые красивые в школе. Видишь, как потянулся к ним гость заморский.

Учителя во главе с директрисой натянуто улыбались, и было видно, что они начеку. И не зря. Один паренек шотландский, что повыше всех ростом, через переводчицу своим вопросом ввел в прострацию весь педагогический коллектив.

– Он спрашивает, где можно покурить? – бесстрастно перевела работница «Интуриста».

Учителя смутились, но всего лишь на какое-то мгновение. С той же деланой улыбкой директриса – наша строгая директриса, которая лично проверяла, не пахнет ли от тебя куревом после перемены, – отразила этот коварный вопрос, как Третьяк шайбу от Фила Эспозито:

– Вахрушин, Шаганов, пойдите с нашим гостем в мужской туалет, где он выкурит сигарету, не вздумайте курить с ним.

Ну, я-то футболом занимался, мне это ни к чему, а Мишка, покуривавший втихаря в ту пору, от предложенного «Мальборо» отказался.

– Сейчас примчится сама…

Так оно и было. И, пуская дым в потолок, широколобый наш друг интернациональный удивлял еще раз нас такой вот свободою нравов – покурить при педагогах.

Класс у нас был дружный. Девчонки самые-самые: Светка Вещикова, Таня Сучилина, Ширикова Марина, Лена Гладилина. Удалищева не отставала. Да все красавицы. И не дуры.