А летом мы поедем к дедушке Павлу в деревню. Там у меня знаете что есть – велосипед! Уже на двух колесах, да! Из дома мы поедем к вокзалу на такси, потом ночью на поезде. Я буду так ждать, так ждать, когда же наша остановка, но все равно усну и спросонья ничего не пойму. Будет четвертый час утра, и мы уже за городом Владимиром. Еле-еле встает зорька, и нас встретит дядя Саша на грузовой машине. Мы с мамой и Ларисой сядем в кабину, а папа с Юрой (Юра ведь уже большой) – в кузов. И я тоже хочу в кузов, но мне не разрешат. Но ничего, Юра после мне все расскажет о дороге. А дедушка Павел улыбнется нам, как умеет только он, возле дома в Пигасово.

Самый лучший дедушка на свете! Папин папа. Я никогда не называю его «дед», а только распевно «де-едушка» или еще бегло – «дедуль». А бабушка наша Наташа умерла два года назад, и все плакали. И папа тоже. Он вообще никогда не плачет, а тогда плакал. Я видел.

Теперь в деревне остались дедушка и дядя Матвей. Дедушкин старший брат, как для меня Юра. Они всю жизнь вместе. Еще до войны, еще когда царь был, дядя Матвей ослеп. В три годика. Из-за тифа. Тогда тиф был, сейчас его нет совсем, а тогда из-за этого тифа проклятущего много людей умерло, а дядя Матвей выжил, но всю жизнь ничего не видит. Но зато вся скотина – корова, овцы там, слушается дядю Матвея даже больше, чем дедушку. И все мы дядю Матвея очень любим. И зовем все дядей.

Собственно, по причине овец и произойдет случай, о котором я расскажу. Так получится, что я останусь на день-другой только под присмотром дедули. Паренек я небаловной, поэтому особого пригляда не требуется. А дел у дедушки хватает. Вон сколько дров нужно наколоть. Дрова он колет получше, чем даже папа, хотя дедушка и не такой молодой. А я – знаете, что я сделаю?.. Вон уже пастух гонит стадо, ну я и подсоблю. Возьму кусок черного хлеба и сдобрю его коровке (ох, какое же вкусное у нее молоко, в городе такого нет!) и овцам. Наших штук шесть-семь. Все похожи друг на друга в стаде. Но ничего, парочку своих я запомнил, а остальные уж забегут в хлев за компанию. И дедушка после уж меня похвалит. Скажет: «Молодец, совсем уже взрослый стал».

Только выйдет-то все по-другому… Ну, корова – та понятно. Посмотрев удивленными глазами на незнакомого мальчика, буренка с достоинством проследовала за ворота. Даже моя краюха хлеба не понадобилась. Она только мычала, ждала дойки. А вот овцы, что бы вы думали, скушали весь мной предложенный хлеб, а за калитку ни-ни. Это я потом пойму, что они испугались меня, а я их. Все же ведь я городской парнишка и кормить с ладошки не очень-то обучен. Я их и хотел обойти со стороны, и так и этак, но они ни в какую. Бегают по деревне туда-сюда, я за ними по лужам. Все сандалии стали мокрыми. Уже меня и соседи спрашивают: «Саша, что случилось, где дедушка?»

Ну ладно, бестолковые овцы, не хотите по-хорошему, тогда я возьму кнут. Настоящий – дедушкин. Вообще-то нам, детям, строго-настрого не разрешалось даже приближаться к таким вещам, как косы, топор, кнут. Кнутик у меня был свой, детский, сделанный из старого ремешка. Но разве такого послушаются, нет, тут нужен дедушкин, только так! Чтобы и щелкал и свистел.

Короче, с дедушкиным кнутом загнал я бедных овечек аж до синего болота, там уж и до леса недалеко. И вот ведь как вышло. Дощелкался. Со всей шестилетней удали заехал аккурат себе по глазу. Аж голова подтреснула, искры брызнули. Глаз тут же заплыл, надулся синяком. И больно-то как, ой-ой-ой! Слезы катятся, не остановишь. Ладошкой прикрыл, бегу обратно в деревню, овцы мои следом. И тоже жалостливо блеют.