Жизнь его замерла, а брак превратился в топь, из которой он не находил ни сил, ни смысла выбраться. Буксовал.

Душа Александра Ивановича, казалось, была стянута жгутами, не дающими продохнуть. Все эти четыре года после ее смерти он не забывал о ней ни на секунду. Все эти четыре года, после ее ухода. «Смерть» – само это слово он ненавидел.

Каждое утро он просыпался и надеялся, что она живая и невредимая, что все только приснилось и ничего плохого с ней не происходило в реальности, – он восставал против конечности человеческого бытия, потому что его дочь такого конца не заслуживала. Может, все дело в том, что он был плохим, невнимательным отцом для своего ребенка, а теперь сожалеет об этом, когда уже поздно что-либо исправить?

Еще и спина болит… Отличное начало нового дня.

«Шло бы все к черту! Доченька, прости меня. Я очень по тебе скучаю. Если ты где-то существуешь и как-нибудь меня слышишь, то знай, что я люблю тебя и всегда любил. Просто из меня вышел плохой батька. Что я мог сделать иначе, когда ты была жива? Не знаю… Или все, или ничего». – Чайник вскипел, мужчина достал кружку, кинул две ложки сахара, положил в кружку чайный пакетик и залил все кипятком.

Порой сознание его прояснялось, становилось видно, что он винит себя зазря, внутренние путы ослабевали.

– Сложно говорить, когда тебя уже не вернуть, но почему, почему доходит слишком поздно: у нас есть намного больше для счастья, чем видно в паутине собственных проблем?

От возни на кухне мама девочки проснулась. Сон улетучился, словно его и не было. Женщина открыла глаза и некоторое время смотрела в потолок. Перед глазами опять – постылая действительность. Вероятно, она – эта самая действительность – и без того была не слишком радостной, но когда теряешь собственного ребенка… Такое ни с чем не спутать…

– Чего ты там шепчешься? – спросила она мужа, почесывая коленку под одеялом.

– Так, мысли вслух…

– Как ты спал? – После смерти своего единственного ребенка супружеская пара остерегалась говорить что-то дежурное типа «Доброе утро» – уж очень это казалось глупым и неприемлемым.

– Нормально, Юль. Кушать будешь? Чайник нагрелся.

– Да, немного надо. Саша, сегодня идем?

– Пойдем… Чего ж не пойти…

Жена встала с кровати, босиком дошла до окна, которое всю ночь было открыто, и остановилась, будто в ступоре: сегодня ровно четыре года с того самого момента, как врачебная ошибка отправила Катеньку на тот свет.

Да, недоработали. Не может быть, чтобы они победили рак, а потом… Сначала мать обвиняла врачей, затем скандалила с мужем – не верила, что во всем виновата какая-то аневризма.

На одной из встреч сторонников учения Отца-Абсолюта соратница поддержала:

– Что поделаешь… Помнишь же, как говорят.

– Как? – спросила Юлия Владимировна, смущаясь.

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Значит, судьба.

«Бог мой, в чем же мораль этой трагедии? Но даже если так, почему на душе до сих пор тяжело?» – размышляла она, глядя во двор. Наступало погожее летнее утро – жизнь за окном их двухкомнатной квартиры, будто бы в насмешку, не соответствовала состоянию тоски и уныния, в которое мать погрузилась, как рыба в воду, не успев толком проснуться.

Облокотившись на подоконник и выглянув из окна, Юля посмотрела по сторонам. Как и всегда, глаза ее в первую очередь наткнулись на сосны: за леском, если вы знаете эти места, можно найти озеро, в котором раньше водилась рыба, купаются ребята. Женщина с грустной улыбкой наблюдала, как паренек в шортах и майке садился на свой велик, оставленный у дерева, – заходил за сигаретами в ларек. И вот он уже несется догонять остальных, воинственно улюлюкая, – так, что только песок из-под колес тонкой полоской да слышно, как хрустят камешки, разлетаясь в разные стороны. Прямо напротив нее детская площадка, на скамейке возле которой алкаш пьет очередную бутылку пива.