– Гланды? – перебиваю, дружелюбно скалясь.

– Ага, они самые.

Через час выбегаю из офиса, напряжённо вспоминая, что сегодня среда, на часах уже почти пять вечера, а через полчаса мне кровь из носа нужно быть в парке икс, чтобы перехватить Киру.

На улице полный раздрай: метель выкручивает снежные пируэты, вытягивая с неба крупные белые хлопья. Бегу к машине, которая погребена под толстым слоем тяжелого снега. Ненавижу метели и снегопады. Но еще больше я ненавижу своего отца. Каждая встреча с ним отзывается во мне волной дикого отвращения, которая обвивает изнутри словно тугая паучья сеть. Если бы у меня был выбор, то я предпочёл бы никогда его не знать и не видеть: не вспоминал бы, что кроме матери и сестры у меня ещё кто-то есть. Даже сама Кира не понимает, зачем отец каждый раз забирает её, играя в порядочного и любящего папу, которому на самом деле абсолютно всё равно, чем увлекается его дочь и что её волнует. На его отношение ко мне стало плевать ещё десять лет назад – в тот день, когда он перестал быть моим отцом. Кира ничего не помнит: на тот момент ей было всего два года, и в той версии, которую она знает, мама не смогла простить мужу его постоянные измены. В этом была доля правды, но только отчасти.

Завожу свою Toyota Rav, как телефон на панели начинает вибрировать – Кира звонит.

– Да, Кирюх? Уже еду, мелкая, буду через пятнадцать минут.

После ссоры с подругами за ужином на Алтае я была глубоко оскорблена и уязвлена и даже обдумывала, какими эффектными колкостями я могла бы задеть девочек в ответ. Да, соглашусь, такой подход совершенно неправильный, ведь отвечать обидой на обиду – как минимум по-детски, как максимум – путь к разрушению отношений, которые выстраивались годами. Когда эмоции берут верх, то чаще всего кажется, что нападение – единственный способ защититься. И почему слова подруги так красочно нокаутировали моё самолюбие, которое находится в долгосрочной спячке? Хороший вопрос.

Когда же негативная реакция на фразу Карины о развязной девочке, которую они активно требуют на выход, трансформировалась во вполне безобидные размышления, я стала пробовать анализировать, что и где пошло наперекосяк в моем поведении за последние годы. Карина – прямолинейная сучка, но до вранья опускаться не станет, а подобную тираду высказала мне при всех, потому что «в моей жизни скоро настанет критический предел». Ну это в ее сучьем понимании. Подруга чересчур проницательна, чтобы делать выводы, не имея внушительных аргументов.

Эта женщина никогда не подключает сердце – только холодный расчетливый ум. Я точно знаю, что некоторые эпизоды моей жизни случились исключительно по моей вине: где-то я не смогла отстоять личные границы, а где-то ставила интересы других выше своих. Выбор всегда был осознанный. Каждый раз я задавала себе один и тот же вопрос: «Критична ли эта ситуация для меня?», и каждый раз мой внутренний голос спокойно отвечал: «Нет». А сейчас имеем то, что имеем. Непрерывный груз ответственности в ателье лишь усугубляет ситуацию, а сложный и не по годам серьезный Никита вынуждает подстраиваться и быть ему ровней. В идеале ещё стать покорной. Я – та самая женщина из племени Химба, которая балансирует с глиняным горшком на голове.

Пока разнородные мысли снова не просочились в кору головного мозга, словно утреннее похмелье, я промакиваю кисточку в растворителе и принимаюсь за дело. До начала процесса расчистки картины мы проводим пробы и подбираем подходящий раствор, чтобы не испортить объект искусства. Бывали случаи, когда лаборатория ошибалась и участки полотна безвозвратно портились, как и настроение владельца. До судебных тяжб ни разу не доходило, потому что в соглашении на оказание услуг в условиях ателье прописаны определенные пункты, в числе которых значится пометка о лабораторных исследованиях и пробах.