Люблю ли я Никиту? Конечно, иначе и быть не может.

«Любишь его за любовь к тебе? Или за то, что он заполняет пустоту в твоей жизни?» – откликается мой надоедливый внутренний голос.

После ужина Никита возвращается в спальню и включает телевизор, а я размышляю, как бы так украдкой юркнуть мимо него в ванную комнату и переодеться, чтобы он не заметил кружевного белья, иначе стыд спалит меня заживо. С деланно невозмутимым видом беру со спинки кресла свой флисовый спортивный костюм и проскальзываю в ванную комнату. От мысли, что скорее нужно избавиться от белья и закинуть его на самую дальнюю полку, кожа начинает чесаться и гореть. Дверь открывается, как только я расстёгиваю замочек лифчика, и внутрь заходит Никита. В его глазах загорается огонёк приятного удивления и негодования. Моя кожа покрывается мурашками от желания, которым искрится его взгляд. Я теряюсь от смущения, заливаясь стыдливым жаром. Не помню, когда последний раз он так на меня смотрел.

– Неужели это для меня? – низкий, хриплый тон его голоса вызывает в моём теле прилив лёгкого возбуждения.

Крепкие руки нежно гладят мои плечи, опускают чашечки лифчика вниз, оголяя налитую грудь. Острые соски болезненно царапаются о швы, вызывая неуместную скованность в моих движениях. Я не умею открыто демонстрировать свои желания в предвкушении близости, но, вспоминая ту ночь и жаркие стоны за стеной, я готова просить сейчас сама.

– Это тоже была часть сюрприза… – мой голос дрожит от одной мысли о нашей близости прямо тут, прислонившись к раковине.

– Почему ты сразу не сказала?

Его ладони накрывают мои соски, сжимая их поочередно. Хочу откинуть голову ему на плечо и выгнуться так, чтобы Никита мог сжать меня грубее и ласкать, трогать. Да без разницы что, главное, чтобы не останавливался. Его возбуждение упирается мне в бёдра, отчётливо давая понять, что он готов променять вечерний сон на что-то более интересное.

– Никита, пожалуйста… – еле слышно прошу я.

– Хочу тебя, Леа, прямо сейчас…

– Давай здесь… – почти неслышно шепчу я, молю, зная заранее его ответ.

– Малыш, – надрывно вздыхает, продолжая гладить мою грудь, живот, – пошли в кровать…

Я пытаюсь удержаться на волне порочного возбуждения, но момент страсти растворяется в воздухе невидимой пылью. Зерно обиды, своевольно поселившееся в недрах моей души, тихо шепчет, предупреждает, что рано или поздно оно начнёт прорастать и расцветёт в большой раскидистый куст. Ну почему мы не можем заняться сексом прямо тут? В ванной. На ковре. У раковины. На кухне. На столе. В коридоре. Всегда только кровать или спальня! Единственное место, где мы с Никитой занимаемся любовью, – это наша спальня. Я прошу свой внутренний голос замолчать и следовать за ним. Никита сильно устал, и я должна сделать так, как он просит. В конечном итоге это я отдыхала целую неделю, пока он двадцать четыре часа в сутки трудился в больнице и спасал пациентов.

Там, на Алтае, я любовалась не своим, чужим мужчиной. Мечтала чувствовать его внутри себя. Это не тот поступок, которым стоит гордиться, поэтому не закрыть ли моему внутреннему «я» свой говорливый рот и сделать так, как просит любимый!?

Я разворачиваюсь к нему лицом и целую глубоко, неистово пытаясь возродить ушедшее возбуждение.

Путь от ванной до спальни занимает целую вечность, забирая с собой всю эйфорию близости, захватившую нас обоих несколько минут назад, – эйфорию, которой нужно было подчиниться сразу. Сдаться в заложники, хотя бы один раз! Сценарий нашей близости из раза в раз остаётся неизменным, и сегодня – не исключение.

Никита сильно возбуждён, он входит в меня как всегда размеренно и спокойно, целуя в губы и поглаживая бедра. В его движениях никогда нет грубости и интенсивной настойчивости. В нашем сексе – ни намека на дикую страсть и пылкие стоны, которые никогда не вырываются из моего рта. Я подаюсь бедрами навстречу медленным толчкам, безмолвно прося двигаться быстрее и жёстче, но Никита резко углубляет поцелуй, – и по его телу проносится дрожь наступающего оргазма. Мне не хватило… совсем чуть-чуть… как всегда.